Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
Карелин стоял перед объявлением о реабилитации зомби, впитывая каждую букву и цифру ненасытным взглядом.
Наизусть заучив адрес, указанный в объявлении, отправился на поиски нужного дома.
Доро́гой несколько раз заговаривал с людьми, уточняя маршрут к улице Академика Моисеева, и замечал на их лицах признаки брезгливого омерзения и страха.
«Похоже, неважно выгляжу», – сам в себя усмехнувшись, подумал он.
Нашел улицу и указанный в объявлении пятьдесят девятый дом – старый, деревянный, за потемневшим от времени некрашеным забором. Вместе с пятью-шестью частными домишками, входил он в состав небольшого оазиса провинциальной ветхости, окруженного бастионами девятиэтажек. Карелин толкнул калитку рукой; незапертая, она со скрипом отворилась внутрь двора. Вошел.
Так познакомился Карелин с Олегом Граббе, специалистом по реабилитации зомби. В прошлом Олег Карлович и сам был зомби, однако, с помощью неимоверного накала душевных сил, сумел-таки воспротивиться воле своего хозяина-колдуна и убил его столь зверским способом, что всякий, кто видел потом растерзанный труп, полагал, будто колдун умерщвлен стаей свирепых собак, но никак не человеком.
Вспоминая прежнего своего хозяина, колдуна Мефодия Свиноморова, Граббе почти всегда непроизвольно облизывался юрким, как мышка, языком. Фотографический портрет Свиноморова он держал на стене, всегда занавешенный черной шторкой, которая, как рассказывал Граббе, частенько колыхалась, словно от дыхания, идущего изнутри. Повествуя о собственном прошлом, отдернул шторку – показать Карелину своего побежденного мучителя, и тот увидел на открывшемся фото мощного и опухшего, словно утопленник, человека с таким магнетически-властным и жутким взглядом, что, казалось, и смерть не в силах приуменьшить опасность этого колдуна для человечества. Когда шторку задернули, некая тяжесть вдруг спала с души.
Граббе разъяснил Карелину базовые понятия. Зомби, говорил он, это вовсе не ожившие мертвецы, как думают многие. Нет, это живые люди, побывавшие на самой границе жизни и смерти, введенные в так называемый про-некротический транс – с помощью гипноза либо психотропной химии, либо того и другого вместе. Колдуны хоронят их – для того чтобы выход из транса совершился в гробу, – а после выкапывают и обрабатывают дополнительно под гипнозом, создавая у жертв прочное убеждение, что они были мертвы и воскресли. Это полностью порабощает разум, подчиняя зомби личности колдуна.
Если колдун уходит из жизни, связь зомби с его хозяином рвется, хотя в редких случаях может сохраниться – и тогда колдун, так сказать, утаскивает личность зомби за собой в загробный мрак, словно под лед и под воду. Тогда зомби становится настоящим живым мертвецом, только наизнанку: в его живом теле обитает мертвая душа, центр сознания которой находится по ту сторону жизни. Умерший колдун в черном мареве смерти цепляется своей душой за личность зомби, которая, благодаря двойственному модусу существования (и в живом теле, и в потусторонней тьме), становится для колдуна последней паутинкой, связующей его с миром живых. Такой зомби крайне опасен, ибо через него мертвый колдун из самых нижних слоев ада может воздействовать на все живое, протягивая щупальце мрака с изнанки бытия.
А те зомби, у которых порвалась связь с колдуном после смерти его, либо звереют и становятся хищными животными в человечьем облике, либо возвращаются к более-менее нормальному существованию, а если не могут вернуться окончательно, застревают на полпути и живут как умственно неполноценные субъекты, одновременно блаженные и окаянные.
Методы реабилитации, объяснил Граббе, предназначены лишь для тех зомби, что начинают уверенно возвращаться к нормальной жизни, для прочих они бесполезны.
– Простите, а вот такое недоуменье, – вопрошал Карелин, прихлебывая чаек, которым угощал Граббе. – Что происходит с психикой зомби, когда он возвращается к нормальной жизни? В нем же действуют какие-то ненормальные – как это сказать – аффекты, что ли?
– Что вы имеете в виду? – уточнял Граббе, в кружку себе направляя из пузатого чайника золотистую, исходящую паром струю.
Карелин рассказывал обо всем, что видел минувшей ночью, странном и противоестественном, и спрашивал: был ли то ряд галлюцинаций, а если да, то, стало быть, он, Карелин, сумасшедший?
– Я тоже нечто подобное видел, – признался Граббе. – Когда убил Свиноморова и шел потом по городу, вдыхая свободу, такую сладкую после шести-то лет рабства. Видел, да… И это не фантомы помраченного разума, а, скажем так, фантомы отношений личности и бытия. Самая личность моя, как и ваша теперь, была поставлена на время в исключительный статус, так что возникло сильнейшее взаимное притяжение меж ней и болезнями бытия. Под болезнями имею в виду нарушения естественной логики событий, в том числе и законов физики с биологией. Проявления этих болезней притягивались ко мне, и в то же время сам я притягивался к ним. Возможно, не только притягивались, но и возникали близ меня в силу моего личного статуса посреди бытия. Точнее я не смогу вам объяснить, слишком уж неуловимые материи. А галлюцинации – это явления иного, более тривиального порядка.
– То есть если бы я не прошел ночью тем маршрутом, то в мое отсутствие там ничего такого не случилось бы? – обобщил Карелин. – А коль прошел, так и случилось, но не как галлюцинации, а как… условные, что ли, явления, мною самим обусловленные, но не в моей фантазии бывшие, так?
– Примерно, – согласился Граббе.
Они пили чай и беседовали. Время кружило над ними ленивым кольцом сигаретного дыма. Стрелки часов на стене вязли в медово-янтарном покое. Солнце подкрашивало штукатурку облаков малярной щетиной своих золотистых лучей. Лениво тявкали сонные собаки в соседних дворах, декорируя тишину окрестного пространства своей скрипучей морзянкой.
Граббе отвел Карелина в уютный флигелек, выдал ему постельное белье и памятку с расписанием мероприятий, процедур и упражнений курса реабилитации.
Дальнейший год жизни был подчинен строгости правил и рамок, параграфов и ритмов.
Карелин выкапывал двухметровой глубины яму во дворе, сидел в ней часами, погружаясь в медитацию, во время которой старался определить и почувствовать внутри себя разум и, отдельно от него, сердце; затем разделенные разум и сердце соединить, погрузив первый во второе, будто сухарь в стакан с чаем.
Окончив медитировать, яму закапывал. На следующий день вновь выкапывал ее для очередной медитации, по завершении которой закапывал опять, чтобы назавтра вырыть заново.
Когда медитации достигли цели, когда собственные разум и сердце ощущались Карелиным явственно, и он уже мог опознавать по отдельности различные энергии сердца, – тогда Граббе, велев Карелину сидеть в яме, закапывал его живьем, и тот медитировал под землей.
Вскоре Граббе откапывал его, помогал выбраться. В следующий сеанс подземной медитации откапывал чуть позже, с каждым разом увеличивая время и усложняя характер медитации, вводя в нее новые ментальные установки.
Карелин должен был медитировать на то, что он – зерно, брошенное в землю и пустившее росток ввысь. Медитировать на то, что он – женщина, рождающая под землей воплощенного Бога, а на поверхности ищут ее слуги дьявола, чтобы убить вместе с ребенком. Медитировать на то, что он – магический камень, который уходит все глубже в землю, избавляя мир от опасности своих сверхъестественных сил, способных уничтожить все и вся.
Другой цикл медитаций Карелин проходил в гипсовом саркофаге, который Граббе изготовил специально для него. Внутри саркофаг содержал на своих стенках слепок с тела Карелина, «негатив» его рельефа. Лежа меж створок саркофага, Карелину полагалось представлять собственное тело душой, заключенной в темнице окаменевшей плоти. Каждую часть своего тела он должен был представить в виде отдельной психической силы и способности. Голова – это разум; глаза – двоякая способность разума к мистическому созерцанию, к наблюдению духовного света и духовной тьмы. Рот – способность разума к рассуждению. Зубы – два ряда рассудочных аргументов «за и против». Язык – способность разума чувствовать привкус мыслей, их горечь, терпкость, сладость и прочие признаки, непостижимые для голого рассудка. Ноздри – сила интуиции. Шея – вектор воли, склоняющей разум к различным возможностям выбора. Плечи и грудь – способность быть твердым и последовательным в своих убеждениях и чувствах. Живот – подсознательная способность души переваривать впечатления внешнего мира, усваивая одни и отвергая другие. Детородный орган – та энергия душевного
