Сефира и другие предательства - Джон Лэнган
Через сколько же дней после этого появился Зови-Меня-Просто-Билл? Не более, чем через два, она уверена в этом. Он приехал, по его словам, потому что их усилия по работе с особо непокорными заключенными не остались незамеченными и начальство решило, что ему будет полезно поделиться с ними своими знаниями о допросах с пристрастием, – несомненно, ему было чему научить их. С прямой, как шомпол, спиной и сияющей физиономией Пахарь с энтузиазмом пролаял свой призыв по поводу их сотрудничества.
После этого приступили к изучению тех средств ограничения, которые причиняли бы заключенному максимальный дискомфорт, причиняя ему (а иногда и ей) оптимальный ущерб. Например, подъем узника над землей сначала без повреждения плечевых суставов, затем – с их вывихом. Пытка утоплением, да, а также применение не по прямому назначению всевозможных предметов повседневного обихода – от пилочки для ногтей до плоскогубцев и зубной нити. В каждом случае подход был индивидуальным. Разумеется, нельзя верить ничему из того, что говорят заключенные, когда их передают вам, никаким заявлениям о невиновности. Но даже после того, как выяснялось, что вы их раскололи, вы не могли быть уверены, что они не прибегли к более тонкому обману, действуя так, будто вам это удалось, чтобы сохранить действительно ценную информацию. По этой причине необходимо было оставить допрос открытым и продолжить с теми заключенными, которые клялись, что рассказали вам все, что знали.
– Эти люди совсем не такие, как мы с вами, – поучал Зови-Меня-Просто-Билл, подтверждая ощущение, неотступно возникавшее у Васкес, когда она в составе патруля проходила мимо женщин в белых или синевато-серых паранджах или мужчин, чьи паколи свидетельствовали об их верности моджахедам.– Они неадекватны. Вы не можете вот так запросто сесть с ними рядом и поговорить, – продолжал Билл, – договориться о чем-то, найти общий язык. Они скорее направят самолет в здание, полное ни в чем не повинных женщин и мужчин. Они скорее привяжут взрывное устройство к своей дочери и отправят ее обнять вас. Заполучи они ядерную бомбу, и на месте Манхэттена поднимется грибовидное облако. А вот боль – боль они понимают. Достаточная порция страданий – и языки их развязываются.
Васкес точно не помнила того момента, когда к их отряду присоединился мистер Уайт. Когда он протиснулся мимо Лавалля и Максвелла, он поднял левую руку, чтобы не дать Пахарю опрокинуть пленника, а Зови-Меня-Просто-Биллу – лить воду на лицо человека в капюшоне, она подумала: «Кто такой, черт возьми?» и тут же следом: «А, это ж мистер Уайт». Должно быть, он уже какое-то время пробыл с ними, потому что Пахарь поднял пленника на ноги, а Билл опустил ведро и отошел. Кремневый нож в его правой руке – с острием настолько тонким, что Васкес почудилось, будто она чувствует, как оно прижимается к голой коже, – не стал для нее неожиданностью. Как и то, что за этим последовало.
Именно мистер Уайт предложил им перенести свои операции в Клозет, и Зови-Меня-Просто-Билл с готовностью принял его рекомендацию. Поначалу-то Пахарь отнекивался. Мистер Уайт… начал, скажем так, принимать более активное участие в их допросах, и это привело к тому, что он и Билл стали проводить больше времени вместе. Руиз спросил у сотрудника ЦРУ, чем он занимается с человеком, на костюме которого, хоть и замусоленном, не остается ни единой капли крови, заливавшей тем не менее, его нож, его руки.
– Обучением, – ответил Зови-Меня-Просто-Билл. – Наш друг учит меня всяким разным вещам.
Заодно обучались у него и остальные члены команды, хотя скорее… косвенным образом. Васкес узнала, что рассказы ее отца о Вилле Гримальди – которые он держал в тайне от дочери, пока ей не исполнилось пятнадцать, когда вечером в день ее рождения она сначала не поверила, затем пришла в ужас, а потом преисполнилась гневом за отца, – имели мало общего с ее обязанностями в Клозете. Ее отец был ни в чем не повинным человеком, поэтом, ради всего святого, которого забрали люди пиночетовского «Каравана смерти», выполнявшими программу террора против собственного населения. Мужчины (а иногда и женщины), в допросах которых она принимала участие, сами были террористами, духовной родней офицеров, оставивших страшные шрамы на руках и груди ее отца, его спине и бедрах, изуродовавших его разум кошмарами, от которых он до сих пор, десятилетия спустя, просыпается с криком. Те же люди были совсем не такими, как мы с вами, и это отличие позволяло и узаконивало все средства, требуемые для того, чтобы они начали говорить.
К тому времени, как Махбуба Али затащили в Клозет, Васкес узнала и кое-что другое. Например, что можно концентрировать боль на одной части тела до такой степени, что заключенный начинал ненавидеть эту часть себя за мучения, сосредоточенные в ней. Она усвоила, что предпочтительнее работать неспешно, методично, с религиозным рвением – такое сравнение приходило ей на ум, хотя это была не та религия, с которой она когда-либо имела дело, а скорее вера, основанная на самой фундаментальной истине, которой учил ее мистер Уайт, учил их всех, а именно: плоть жаждет ножа, жаждет пореза, который вскроет ее, снимет напряжение, избавит от дрожи и трепета в ожидании боли. Как младший член их Отряда, допуска к прямой работе с заключенными она пока не получила, но это не имело значения. В то время как она и Бьюкенен срезали с заключенного одежду, обнажая голую кожу, то, что Васкес там увидела – хрупкость, беззащитность, густой солоноватый привкус которой наполнил ее рот, – подтверждало все уроки мистера Уайта, все до единого.
Не была она и лучшей его ученицей. Таковым числился Пахарь, единственный из них, кому
