Юкито Аяцудзи - Another. Часть 2. Как?.. Кто?..

«Ты должен четко разграничивать личные и общественные отношения. Постарайся не обращаться ко мне "Рейко-сан" в школе, даже нечаянно».

Разумеется, я послушался.

Моя мама Рицко Сакакибара (девичья фамилия Миками) умерла пятнадцать лет назад. Ее младшая (на одиннадцать лет) сестра Рейко Миками приходилась мне тетей. То, что Рейко-сан преподавала в той же школе, куда я перевелся, да еще и была помощником моего классного руководителя, в некотором смысле внушало оптимизм. Однако если бы я вел себя неосторожно, эти отношения могли бы послужить источником множества проблем и глупых недоразумений. Я это понял и принял, так что…

Я строго следовал ее указаниям, которые она специально подала мне как «четвертый Основной принцип Северного Ёми». В школе обращался к ней «Миками-сэнсэй», дома «Рейко-сан», как будто это были два разных человека.

Рейко-сан вела себя так же. В школе она ни разу не обратилась ко мне «Коити-кун» – я всегда был «Сакакибара-кун, новый ученик»… В общем, уйму времени мы вели себя друг с другом сдержаннее, чем требовалось.

Естественно, Кубодера-сэнсэй знал правду с самого начала, как и большинство моих одноклассников. Именно поэтому, скажем, в июне при обсуждении новой «тактики», согласно которой «не существовать» должны были двое – мы с Мей, – Кубодера-сэнсэй обратился к классу с таким словами:

«Мы все должны уважать решение класса. Даже Миками-сэнсэй, несмотря на то, что она в довольно трудном положении, уже сказала нам, что сделает все возможное».

«Трудное положение» Миками-сэнсэй. Конечно, трудное – ей приходилось в школе держаться с родным племянником так, будто его «не существовало», а вне школы – жить с ним под одной крышей.

А незадолго до того Юя Мотидзуки заявился к нам в Коикэ и болтался возле дома.

«Я просто, ну, беспокоился.

Мой дом тут недалеко, и я подумал, что, может, это…»

Когда я внезапно появился, Мотидзуки принялся, запинаясь, объясняться; однако беспокоился он вовсе не обо мне, хоть я и пропустил в тот день школу из-за больницы. Я был абсолютно уверен: в первую очередь он пришел проверить самочувствие Миками-сэнсэй/Рейко-сан, которой не было в школе уже несколько дней.

Окончив школу живописи в Токио, она вернулась в Йомияму и стала работать учительницей в средней школе, где когда-то училась. Домик на заднем дворе она объявила своим «кабинетом и спальней» и устроила там студию – рисовала картины в свободное время; это она называла «своей настоящей работой»…

Все последние четыре месяца я на ощупь искал правильную дистанцию между нами.

После смерти Юкари Сакураги Мей несколько дней подряд не появлялась в школе… и я хотел узнать, как она себя чувствует. Тогда у меня был простой «способ» узнать – попросить у Рейко-сан список класса.

Однако я этого не сделал. Я не сказал ей, что мне нужен список, я ни разу не пытался задавать ей напрямую все те вопросы, которые у меня копились… Это все, видимо, было из-за нерешительности и беспокойства, вызванных моими попытками найти верную дистанцию.

«Мне видней, что мне стОит, а что нет, у меня тут, понимаешь, тяжелые душевные переживания».

Да, я сказал что-то такое Мотидзуки, но…

– Сакакибара-кун.

Миками-сэнсэй – Рейко-сан – полупогребенная под обломками и неспособная выбраться. Мей с тяжелой киркой в руках. И я между ними. Я не мог найти слов. Просто стоял.

Потом Мей с напором произнесла:

– Подумай, Сакакибара-кун. Как следует подумай. Еще хоть в одном классе в нашей школе есть помощник классного?

– Э? Ну… то есть…

– Больше нигде, – отрубила Мей. – Почему-то никто никогда об этом не задумывался. Мы все это просто приняли. И я тоже – сначала. Но тебе не кажется это странным? Класс три-три – единственный на всю школу, где у классного руководителя есть помощник.

– …

– Думаю, Миками-сэнсэй умерла в позапрошлом году, когда она сама была руководителем класса три-три. После начала второго триместра, когда тот парень, Сакума-сан, не выдержал своей роли «несуществующего» и начались «катастрофы». Вот почему кружок живописи приостановили до этой весны – потому что Миками-сэнсэй была его куратором, и она умерла.

Ну да, а в этом апреле он возобновился, потому что Рейко-сан вернулась как «лишний» и снова стала куратором. А все, что было в памяти людей и в документах, исчезло, все воспоминания и записи стали фальшивыми… да?

Я изо всех сил искал ответ в собственной голове и в сердце.

Однако восстановить изнутри измененные/подделанные в результате «феномена» воспоминания было, по-видимому, невозможно, пока я был частью этого «мира». Скорей всего. Оставалось только пытаться экстраполировать горсточку объективных фактов, которые мне удалось собрать, чтобы на этой основе восстановить истину…

Возможно… я не первый раз в Йомияме с начала средней школы. Возможно, я приезжал уже сюда полтора года назад – осенью, когда учился в первом классе.

Что если я приезжал сюда… на похороны умершей той осенью Рейко-сан?..

«Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».

Вот что означает тот стон дедушки.

«Бедненькая Рицко. Бедненькая… Рицко… и Рейко…»

Горе, вызванное тем, что он похоронил свою старшую дочь Рицко пятнадцать лет назад. Горе, вызванное тем, что он похоронил свою младшую дочь Рейко два года назад. Все это, смешавшись в его голове, и так тронутой слабоумием, заставило его произнести те слова…

Чтобы хоть как-то смягчить потрясение, скорбь и одиночество, принесенные внезапной смертью Рейко-сан прошлой осенью, бабушка с дедушкой купили майну, которую увидели в зоомагазине. И назвали ее именем умершей дочери, сократив его до «Рей-тян».

Совсем скоро Рей-тян выучила человеческое слово: «Почему?».

Этот вопрос, по-видимому, убитый горем дедушка, а может, бабушка, задавал своей покойной дочери каждый день, сидя в комнате у крыльца и глядя на семейный алтарь. «Почему? Почему ты нас покинула, Рейко? Почему?» Возможно, Рей-тян тогда выучила это слово и с тех пор кричит его все время.

«Бодрее… давай бодрее».

Скорей всего, и это так же получилось. Эти слова, видимо, бабушка день за днем говорила дедушке, разбитое сердце которого не желало заживать и который тонул в океане отчаяния. Рей-тян выучила их и…

«Бодрее… давай бодрее».

– Парт в классе было достаточно, хотя «катастрофы» начались уже в апреле… и теперь понятно, почему, да? – указала Мей, опустив кирку. – На самом деле одного стола в начале триместра все-таки не хватало. Только не в классе – а в учительской.

– Аа…