Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Герка закивал, горестно округлив рот. Пустое ведерко покачивалось в тощих веснушчатых руках.
– Какое еще “замерзла”! – рассердилась Ленка. – Не зима же!
Злость прибавила ей силы. Рычаг с душераздирающим скрежетанием ушел вниз, струя воды звонко ударила в подставленный бидон. Дождавшись своей очереди, Алесь набрал ведро. Ему почудилось, что в воде действительно плавают мелкие льдинки.
От холода даже коровы во всей деревне вели себя беспокойно. Горькое мычание доносилось с василькового луга. На обратном пути Алесь видел, что Зойка Рябая никак не может вывести Зорьку из хлева. Зойка зверела, ругалась, на чем свет стоит, и лупила хворостиной по пятнистым черно-белым бокам. Корова укоризненно смотрела на хозяйку умными темными глазами, из которых разве что слезы не текли, и мотала рогатой головой.
– На живодерню тебя, дуру, сдам! – в сердцах крикнула Зойка.
Алесю стало неприятно. Он опустил глаза и быстро пошел прочь, разливая из ведра воду. Про себя он решил, что больше никогда не даст Рябой соли или масла, если она постучится в калитку.
Позавтракав обжигающе-горячей яичницей из печи и вчерашними гренками, Алесь и Даник пошли на дачу дяди Захара. Однорукий тракторист раз в неделю уезжал по делам в город и на время отлучек просил кого-то из соседей приглядеть за дворовой живностью. Алесь соглашался охотно. Наложить каши цепному псу и подоить коров ему было не сложно. За помощь дядя Захар платил крынками парного молока, домашним творогом или сметаной и даже иногда деньгами.
Буренка и белая Дочка стояли в хлеву, обмахиваясь хвостами от мух. Даник, брезгливо морщась, стал насыпал овес в кормушки. Алесь стянул кроссовки и запрыгнул в резиновые сапоги дяди Захара, перемазанные глиной и навозом. Голенища у них были такими высокими, что ноги перестали сгибаться в коленях. Коровы потянулись к человеку ласковыми, умными мордами, и заревели, будто жалуясь на что-то. Бока у них дрожали.
Дядя Захар считался хорошим хозяином. Буренка и Дочка ходили сытые и подоенные, у них лоснилась шерсть, а копыта были очищены. С ними никогда не обращались плохо. Но что-то испугало коров, поэтому сейчас они жаловались горьким ревом и тыкались Алесю в плечо, шею, щеки теплыми влажными ноздрями. По их мордам текли слезы.
– Они рыдать умеют? – удивился Даник.
– А они тебе не живые, что ли? – пожал плечами Алесь. Каждый деревенский мальчишка знал, что домашнее зверье умеет плакать, только по-своему.
Он подоил Буренку и Дочку, пусть и не очень умело, отер слезы с умных морд и выбрался из-за ограды.
Остаток дня ребята провели, бесцельно играя в карты и соревнуясь в метании за забор мелких кислых яблок. Ленька в штаб не заглядывал.
– Как думаешь, вдруг Леня обиделся, что мы пошли на праздник? – осторожно спросил Алесь, прицеливаясь в перекладину над калиткой.
– Ой, подумаешь, какие мы нежные!
– Он просто привык, что мы все делаем вместе.
– Командовать он привык, вот что, – Даник скривился. – Я не виноват. Первым мириться не пойду.
Впервые за все лето дом пришлось протопить на ночь. Алесь лег рано, с наслаждением забравшись на теплый печной бок и свернувшись под одеялом, как кот. Странный стук разбудил его. Моргая спросонья, он не сразу понял, откуда идет грохот. Во сне он лежал в одном из убогих деревянных ящиков, которые мастерил старый Наум, а гробовщик уже вколачивал в крышку гвозди. Алесь резко сел на печи, скинув одеяло. В избе было темно, даже не падал из чердачного проема квадрат света. Видимо, Даник уже спал. В печной трубе свистел ветер.
Яростный стук продолжался, заглушая вой непогоды и шелест листьев. Кто-то колотил в калитку. Алесь свесил с печи босые ноги, зябко пошевелил пальцами. Отчего-то ему стало жутко.
Он спрыгнул на пол, на цыпочках подошел к окну и высунул нос за занавеску. Разобрать что-то во тьме было непросто, как он ни щурился. Смутная фигура билась в его дверь. В сумраке только что разбуженному от кошмара мальчишке она показалась многорукой и многоногой, как мохнатый паук, и дьявольски сильной. Ей ничего не стоило бы вырвать хлипкий забор из земли целиком.
Тут из-за туч вышла луна. Алесь понял, что это всего лишь Зойка Рябая, и она не многорука, это всего лишь ветер треплет ее косы. Маленьким костлявым кулачком она лупила по калитке, надеясь, видимо, разбудить спящих хозяев. Открытый рот – темный провал на бледном пятне лица. Слов отсюда было не разобрать. Интересно, зачем она пришла глухой ночью?
"Не открою", – мстительно подумал Алесь, вспомнив печальные глаза коровы Зорьки. Забравшись обратно на печь, он с головой накрылся ватным одеялом, чтобы не слышать стук вовсе.
Скоро с чердака, тоже босой, спустился Даник. Даже в сумраке было видно, что он встревожен. Грохот калитки к тому времени затих.
– Что это было? – спросил Камалов сердито.
– Да Зойка Рябая ломилась.
– И чего ей?
– Не знаю… Может, соль закончилась? Или спички.
– Ага, в полночь-то, – съязвил Даник. – Слушай, а если пожар в деревне? Посмотреть надо.
Алесю снова стало неуютно. Он вспомнил раскрытый черный рот Зойки и грохот, с которым она колотила в калитку. А если у нее беда стряслась? Пожар или воры залезли? Однако, сколько Алесь ни заставлял себя проникнуться сочувствием к вредной рябой соседке, у него не выходило. Он чувствовал, что, не открыв дверь, избежал чего-то нехорошего. Даник тем временем уже обувался.
– Не ходи, а? – попросил Алесь.
– Ты что, боишься что ли? Думаешь, мертвяки все-таки с кладбища повылезали? – Камалов снисходительно улыбнулся, сверкнув зубами.
Алесь, ворча, тоже стал одеваться. Оставаться в доме одному ему хотелось еще меньше, чем идти куда-то впотьмах.
“Краснополье” было погружено в ночь, словно в ледяные воды Чернавы. Ни одного окошка не светилось в избах соседей. Собаки во дворах молчали. Для очистки совести ребята дошли до Зойкиного дома, но никого не встретили на пути.
– Вот видишь, нет никакого пожара, – сказал Алесь отчего-то шепотом. Но Даник все равно толкнул калитку.
Большую часть темного двора занимал сарай для птиц. Зойкиных куриц в Краснополье называли рябухи. Голенастые, некрасивые, они забирались в чужие огороды, ворошили грядки, уничтожали молодую морковку и поросли гороха. Несколько раз Алесь находил рябух и на своем участке, пока не заколотил досками наглухо дыру в заборе.
Сейчас весь двор был устлан перьями. Могло показаться, что, минуя все “Краснополье”, только на Зойкином участке выпал снег. Курицы лежали здесь же: передушенные, со свернутыми головами и безжизненно скрюченными лапами.
– Пойдем отсюда, – тихо сказал Алесь. В этот раз Даник не стал спорить.
Во всей спящей деревне
