Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Когда Ленька, кое-как согревшись, смог задремать, ему приснилась бабушка. Она, как обычно бывало, сидела у печки в старом, не перестроенном пока доме, и качала пустую колыбельку. Колыбелька тоже была знакомая. Ее вырезал дедушка еще для мамы, потом в ней играл погремушками Ленька и, наконец, она нашла пристанище на чердаке, где ее, наверное, съели мыши.
– Для кого детку нянчу? – тихо, напевно говорила бабушка. – Ни себе, ни любимому, а для чуди белоглазой ребенка нянчу…
Леня вспомнил, что она всегда так ругалась. Чудь белоглазая была у нее вместо черта.
– Ни за принца заморского, ни за купца богатого, а за чудь белоглазую дочку выдам, – продолжала бормотать бабушка. – Ни царю, ни королевичу, а чуди белоглазой мое дитятко служить будет.
Они сидели у теплой печи, на бабушке был белый платочек, в крынке на столе стояло молоко. Тихий уют, который Леня запомнил с детства. Но от странной скороговорки у него побежали мурашки и зашевелились волосы на затылке.
– Кто в моем доме будет жить? Чудь белоглазая. Кто будет мой хлеб есть? Чудь белоглазая. Кто заберет мою дитятю?..
Сухонькая бабушкина рука потянулась поправить одеяльце, будто в деревянном колыбели действительно спал младенец. Другое видение вдруг ворвалось в этот сон. Пояс Лирниссы и темный камень, подобный крышке саркофага, мать и другая женщина – белая, холодная, безликая.
…Тени камней тянулись за ним, как пальцы, будто пытались догнать, схватить, порвать…
Леню затрясло от ужаса. В этот миг он проснулся.
Он чувствовал, что вывалился из кошмара в тот самый момент, когда вот-вот должно случиться самое страшное, и еще долго боялся засыпать. От странной тоски ему хотелось свернуться в клубок, накрыв голову одеялом. Леня подтянул колени к груди, обнял себя руками и только сейчас понял, что его колотит озноб. Почему он в “Краснополье” видит кошмары каждую ночь?
Дверь тихо скрипнула, доски пола продавились под чьими-то шагами. Леня затрясся от ужаса, зажмурил глаза и прикусил губу. Боль всегда помогала ему вырваться из тячгучих кошмаров, перетекающих один в другой.
Но в комнату всего лишь зашла мать.
– Я во сне кричал, да? – спросил Леня, неловко улыбнувшись.
Он протянул руку и включил настольную лампу. Мотыльки, спавшие на стенах, потянулись на свет. Один мазнул Леньку крылышком по щеке, оставив след пыльцы.
Мама была в той же одежде, что и прошлым утром, только теперь спортивные штаны и куртка на локтях были вымазаны землей. Она села на край постели сына, молча погладила его по волосам холодной рукой и улыбнулась. Губы были перепачканы чем-то красным, точно она неаккуратно ела вишню. Лене опять сделалось страшно.
– Мам, – позвал он снова, – чего ты молчишь?
И тут он понял, что кошмар продолжается, потому что только в его снах мать могла так долго и пристально смотреть ему в лицо, не отводя взгляда. В коридоре раздались чужие шаги. Отец лежал на втором этаже со сломанной ногой, а значит, в дом вошли посторонние, но Леньке было уже все равно. Он чувствовал, что увяз в череде кошмаров, как муха в меду.
Мама взяла его за руку. Ее пальцы были липкими, а к рукаву кое-где пристали куриные перья, будто она ощипывала птицу.
– Лень, просыпайся! – крикнул Даник распахивая дверь. – В деревне что-то нехорошее творится!
Он застыл на пороге, как вкопанный. Ему в спину врезался Алесь. Ленька машинально отметил, что они вошли, не сняв кроссовки, останутся грязные следы, отцу не понравится… Впрочем, если это сон, какая разница?
Мать неслышно, текуче, как вьюга, встала с края его постели. За ней на досках пола тоже оставались следы – тонкая паутина седого инея. Она протянула руку к Данику, чтобы взъерошить его непослушные волосы, и Ленька окончательно убедился, что спит. Мама, которую он знал, никогда не стала бы гладить Камалова по голове. Ей вообще не нравилось, что он приходит в гости.
Не сумев дотронуться до черных кудрей, он резко отдернула руку, словно обожглась. Изо рта вырвалось злое шипение, непохожее на слова.
“Костры, – подумал Ленька. – Вот для этого на празднике прыгали через огонь”.
Даник вжался лопатками в стену. Алесь отступил, давая дорогу. И женщина с холодными руками, в которой уже не узнать было маму, неслышно ушла, словно растворилась во мраке спящего дома.
Глава 14. Темные тайны
Ночь никак не кончалась, и порожденные ею страхи смотрели на детей черными прямоугольниками окон. Желая отгородиться от темноты, ребята зажгли весь свет на первом этаже и собрались на кухне. Каждый из них боялся оставаться один на один с ночью даже на мгновение, и каждый боялся в этом признаться. Алесь поставил чайник: ребят трясло от волнения и неестественного холода. Леня шепотом читал друзьям дневник дедушки, красноармейца Крюкова. Даник, порой прерывая товарища, рассказывал обо всем, что они видели и слышали этой ночью.
– Я тут подумал, может, это инопланетяне, – рационалист Ленька до последнего отказывался верить в сказочных существ, – а детей они забирают на опыты. Ну, как люди берут для опытов крыс или лягушек!
– Ага, инопланетяне! Держи карман шире, – вздохнул Даник. – Я был в лесу, когда время шло иначе, и никаких летающих тарелок там не было. Только… чаща.
– Инопланетяне сначала взяли бы на опыты коров, – поддакнул Алесь. – Я в фильмах видел!
– Может, моего папу разбудим? – робко предложил Ленька. Даник невежливо фыркнул, Алесь с сомнением пожал мягкими плечами.
Леня хотел рассказать отцу все. Он подумал, что бы сказал и сделал отец, если бы сидел сейчас с ними – и понял, что Константин Алексеевич не поможет сейчас ничем. В стройном, логичном, давным-давно разложенном по полочкам мире кандидата наук Терехова не было места ни ночным ужасам, ни древним деревенским тайнам, ни инопланетянам.
И не было рядом мамы. Не считать же мамой то холодное чудовище, приходившее сейчас к нему? Нет, это была белоглазая чудь, одно из странных существ, о которых писал Крюков, лишь принявшее ее облик. А настоящая мама уехала в город решать вопрос с экспедицией и даже не знает, что по деревне ходит ведьма, укравшая ее лицо.
– Наверное, так и потерялась Маруся, – тихо сказал Леня. – Я про Валюшину сестру. Превратилась в ее маму, как та, холодная, что приходила ко
