Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
– Просит, чтобы вы за руки взялись, – перевела тетка Тамара.
Алесь сразу вцепился чудовищу в левую руку. Ленька помедлил, но прикоснулся к правой руке чуди и невольно вздрогнул. Ладошка была мокрая и холодная, словно лягушачья лапа. Даника помедлил, а потом с наигранной лихостью взял ребят за руки.
Кухню словно заволокло туманом. Исчез гарнитур, пропали чайник и печка. Вокруг раскинулся хорошо знакомый берег Чернавы. Зеленела трава, шелестели листьями густые ивы, отбрасывая длинные тени: стоял ясный летний вечер. По берегу шли две девочки. В старшей Ленька узнал Валюшу, какой она была несколько лет назад – загорелую, одетую в шорты и майку. Ее коленки были расцарапаны, а волосы выгорели до белизны, облепляя голову облаком тополиного пуха. Она вела за руку другую девочку, одетую, словно куколка, в аккуратном белом платьице и гольфиках, с яркими бантами. Леня понял, что перед ними Маруся – навсегда оставшаяся ребенком на фотографиях.
Девочки ссорились.
– Если ты не отдашь мне куклу, я скажу маме, что ты меня обижала! – капризно пищала младшая. – И мама тебя накажет! Запрет в сарай на целый день! А там пауки – ух!
– Она тебе не поверит, – возразила Валюша, но голос звучал неуверенно, и маленькая ябеда, разумеется, это почувствовала
– Поверит-поверит, поверит-поверит! Потому что она меня любит, а тебя нет! Вот! – Маруся показала язык. – Глупая Валюшка, рот, как у лягушки!
Валюша вся раскраснелась и сжала кулаки. Ленька подумал, что она сейчас кинется на младушю сестру, но вместо этого одноклассница всхлипнула и нервным движением вытерла слезы.
– Пока ты не родилась, все было хорошо! И мама любила меня! – сказала она с отчаянием. – Хоть бы ты исчезла навсегда! Хоть бы тебя чудь лесная забрала!
– Дурочка Валюшка, пустая погремушка, – продолжала дразниться младшая. – Большая, а в сказки верит! Сейчас расскажу папе, что ты мне говорила гадости, он тебе ухи оборвет!
Младшая сестра запрыгала на одной ножке, не забывая показывать язык и выкрикивать обидные стишки. Веселясь, она постепенно приближаясь к прибрежному ивняку, не замечая, что листья его шелестят, несмотря на полное безветрие. Валюша скрестила руки на груди, выпрямилась, словно натянутая струна, и выкрикнула в спину сестре:
– Чудь лесная, чудь белоглазая! Возьми дитя, со мной связанное! Верни мне любовь материнскую, верни мне ласку отцовскую!
На мгновение на берегу стало темно, словно туча наползла на солнце. Маленькая вредина как раз строила очередную рожицу сестре, поэтому не заметила, как жутко зашелестел ивняк за ее спиной, как забурлили воды Чернавы и как оттуда потянулись, хватая ее за руки, за ноги, за волосы необычайно длинные холодные мокрые руки… Слабый детский писк замер над опустевшим берегом.
– Нет! Не надо! – закричала Валюша. – Я не хотела…
Какое-то время она смотрела на реку и лес с немым ужасом. Слезы бежали по щекам. А потом она быстро вытерла мокрое лицо и зашла в воду по шею прямо в одежде, содрогаясь от холода. На хорошеньком курносом лице отразилось сомнение. Покусав губы, она вдруг заорала что есть мочи:
– Помогите! Маша тонет!
И не прекращала вопить, пока из деревни к ней не бросились люди…
Видение рассеялось: ребята сидели втроем. Тамара и чудь исчезли, словно все произошедшее было сном, но разве может присниться одинаковый сон всем троим одновременно?
– Она правда отдала сестру? – спросил Алесь тихо, обводя друзей взглядом, словно надеялся, что его переубедят. Глаза у него были напуганные и несчастные.
– Говорил же, надо было про Стынь спросить, – буркнул Леня, отчего-то сердясь.
– Я думал, что чудь обманом утащила Марусю, – Алесь ущипнул себя за локоть. – Я хотел Валюше рассказать, как все было, чтобы она себя больше не грызла за это. Чтобы снова ездила в “Краснополье”.
– Напридумывал, как избавишь Валечку от бремени вины? – Даник саркастически усмехнулся.
Леня промолчал и начал собирать со стола чашки, с удивлением чувствуя, что в чем-то понимает Валюшку. Она поступила ужасно, но разве у нее не было причин пожелать, чтобы Маруся пропала? Нельзя насильно заставить любить кого-то, даже если это родная сестра. Валюша была еще маленькая, она просто хотела, чтобы родители заботились о ней, как прежде. Конечно, однажды она попросила, чтобы вредная, испорченная, капризная сестренка исчезла. Кто же виноват, что лес исполнил просьбу?
– Я всегда знал, что она фальшивая тварь, – отрубил Даник, сверкая черными глазами, в которых не было ни искорки жалости. Алесь ничего не сказал.
За окнами медленно светало.
***
Даник смотрел, как выползают из-за крыш первые лучи солнца. Откуда-то раздался пронзительный крик петуха. Вот только злые чары, опутавшие “Краснополье”, не рассеются сами собой. Даник гнал и не мог прогнать от себя настойчивое видение: холодные мокрые руки, оплетающие кричащую от страха Женьку. Алесь что-то сказал о милиции.
– Нам не поверят, – возразил Ленька. – Стынь видели только мы. Деревенские ни за что не станут говорить о своих секретах с посторонними. Дневник прадедушки – не доказательство. Скажут, что он выжил из ума или писал фантастический роман. Нужно узнать больше! Давайте искать тех, кто своими глазами видел события из дневника.
– Ефим и Наум, сироты, которых хотели отдать Стыни… Это, наверное, дед Ефим. Ну, тот, у которого на веранде обычно проводят собрания садового товарищества, – Алесь слабо улыбнулся, радуясь собственной догадке.
– А Наум тогда, видимо, гробовщик, – Ленька зябко повел плечами. – Но он меня пугает. Лучше деда Ефима спросим! Он вредный старый хрыч, но хоть не похож на деревенских, которые водятся с чудью.
Даник глухо зарычал сквозь зубы. Уж не чужих стариков он хотел сейчас искать!
– Расспрашивайте кого хотите, – бросил он, – а я иду к Женьке!
И, не слушая никаких отговорок, пошел к двери. Если ребятам нравится играть в детективов, то пусть играют. У него есть дела поважнее.
Под пригревающими лучами солнца вместе с ночным сумраком развеялись и кошмары. Краснопольские улицы были тихи и пустынны. Собаки еще спали за заборами и только изредка, дремотно гавкали со дворов самые ответственные псы. В избах не горели окна. В дорожной пыли виднелись отпечатки многих босых ног, раздавленные ягоды смородины и крыжовника, седой пепел, изломанные цветы. Холод никуда не делся: выпавшая роса мгновенно подмерзла. На сочных стеблях осоки и в зарослях крапивы блестели, как слезы, ледяные капли.
Сначала Даник проверил дачу Миловых. Дверь ему открыла тихая, молчаливая мама Женьки, неуловимо похожая на чердачную моль в своем большом сером платке, накинутом поверх ночной рубашки. Она
