Мальчики в долине - Филип Фракасси
– Вы злитесь на меня?
Эндрю вздыхает.
– Нет, конечно, нет. Это твое личное дело, оно меня не касается.
Я удивленно смотрю на него.
– Правда? Мне кажется, у Пула другое мнение.
Легкая улыбка – искренняя улыбка – преображает лицо Эндрю.
– Я не отец Пул, – с нажимом говорит он, но я вижу, что он тут же сожалеет о столь резком высказывании. – Не знаю, хорошо это или плохо.
Я не отвечаю. Я не могу сказать ничего такого, что облегчило бы его чувство вины. Я снова ищу глазами дерево, но оно скрылось из виду. Я вижу лишь бесконечное небо беспримесного серого цвета.
– Питер, я беру тебя с собой на ферму за компанию и еще чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз о твоей учебе…
При упоминании моего обучения у меня ком встает в горле. Я проглатываю его, но храню молчание. Мне интересно, как он объясняет, зачем берет меня на ферму. Мы никогда не говорили об этом, и я впервые задумываюсь о его мотивах.
– Но еще я беру тебя с собой из-за Грейс. Не пойми меня неправильно… Я не собираюсь сводить вас вместе…
Он запинается, и я едва сдерживаю улыбку.
– Продолжайте, – озорно говорю я.
Он удивленно смотрит на меня и начинает смеяться.
– Хорошо, спасибо. Я пытаюсь сказать, что в первый раз я взял тебя с собой, чтобы ты познакомился с другим ребенком, за пределами приюта. Я считал, что тебе это будет интересно.
– Вы хотите сказать, с девочкой?
Он хмурится.
– Не совсем. Однако да, через несколько лет мы с Джоном заметили, что вы все сильнее привязываетесь друг к другу, сближаетесь самым естественным и невинным образом. Честно говоря, за вами было приятно наблюдать. Величайший божий дар – наша способность любить других. И наблюдать, как зарождается любовь… все равно что наблюдать за расцветающимсадом.
Его слова и тон сбивают меня с толку.
– Но ведь это недопустимо.
– Для священников, Питер. Но ты же пока не священник, правда? Кроме того, мы можем дружить с женщинами. Это не запрещено. Но, знаешь, сын мой, что я хочу сказать… Мне известны твои чувства к Грейс, в этом нет ничего постыдного, ты не должен стесняться или испытывать чувство вины.
Я ошеломлен этим открытием, у меня кружится голова. Я вцепился в бушлат, как будто пытаюсь удержать привычный мир, который, кажется, переворачивается, корчится, рушится. Это завораживает, но одновременно и причиняет боль.
Прежде чем я успеваю ответить, Эндрю продолжает:
– Фредерик Дуглас однажды написал: «Ни один человек не может унизить душу, которой я наделен». Может, я немного отхожу от оригинала. Но он имел в виду не жизнь во Христе, а силу человеколюбия, умение подняться над притеснителями, сделавшими его рабом. Он говорит о том, что каждый должен быть верен себе, тому человеку, кем он по сути является. – Эндрю на мгновение замолкает. Когда он снова начинает говорить, в его голосе слышится печаль, которая разрывает мне сердце. – Мне хочется думать, что это утверждение относится и к тебе. Питер, как бы ты ни решил поступить со своей жизнью, знай, твоя душа будет всегда принадлежать только тебе. Ничто и никто не сможет унизить ее, если ты останешься верен самому себе.
Я задумываюсь об этом, и меня переполняют идеи, видения будущего, странные мысли о моей бессмертной душе. О том, что значит контролировать свою судьбу.
– Питер, ты…
Внезапно Эндрю замолкает, как будто слова застревают у него в горле. Он отворачивается от меня, устремив взгляд на горизонт. Я чувствую, что он напряжен и не может продолжать.
Словно физически не может сформулировать свою мысль.
Я почти не хочу этого слышать. Как будто я всю свою жизнь ждал, когда меня отпустят, но когда приходит время, я стою на краю и никто меня не удерживает, а далеко внизу раскинулся манящий мир. Все мои надежды и мечты лежат там, скрытые далеким туманом. Но впереди меня ждет долгое падение. Одинокое, пугающее падение в тайну непостижимого будущего.
Когда Эндрю смахивает слезу, я делаю вид, что не замечаю этого. Помолчав, он откашливается и продолжает, его голос звучит уже смелее, увереннее.
– Постижение Христа никогда не происходит в темной комнате, Питер, – говорит он торжественно. – Оно происходит на свету. Невозможно найти Господа, сбежав от мира и спрятавшись вдали от всех, а только там, где ты уже находишься. Если спрятать от тебя Грейс, спрятать от тебя этот мир, то это не поможет тебе определиться, какой путь в жизни выбрать Ты должен полностью осознавать последствия своих решений, рассматривать их со всех сторон. Только тогда ты сможешь быть уверен, что сделал правильный выбор.
– Я понимаю, отец.
– Правда? – говорит он, и в его голосе звучит приятное удивление. Он кивает и глубоко вздыхает. – Хорошо.
– Спасибо, Эндрю.
Он снова улыбается и щелкает поводьями, подгоняя лошадей.
– Не за что, Питер. Не за что.
Мы проезжаем знакомые места. Я узнаю возвышенность, за которой раскинулась долина. Наша долина. Дом уже близко.
– Кроме того, – говорит он, повеселев, – мы же друзья, верно? И я бы не хотел потерять твое доверие из-за нескольких книжек и… дружеских, назовем их так, писем от девушки.
Я начинаю смеяться. Я странно взволнован и смущен, мне кажется, я никогда еще не был так растерян.
– Только будь осторожен, Питер, – говорит он. – Скрывай свои чувства, как прятал бы золотые монеты от тех, кто может обворовать тебя, вытащить их у тебя из кармана.
– Я буду осторожен.
– Хорошо, хорошо. Знаешь, когда мне было столько же, сколько тебе, я… – Эндрю замолкает и смотрит вперед. Я слежу за его взглядом. – О нет…
Эндрю не сводит глаз со здания приюта, полностью показавшегося перед нами.
– О Боже, нет…
Первое, что я замечаю: парадная дверь в приют Святого Винсента открыта нараспашку.
Потом вижу брата Джонсона, идущего от сарая с прямоугольным сосновым ящиком на плече. Даже если забыть о последних событиях, мы оба понимаем, что это.
Гроб.
Он несет его к зданию приюта.
Эндрю громко подгоняет лошадей и щелкает поводьями. Повозка ускоряется, и оставшийся путь по узкой заснеженной дороге мы проезжаем чуть ли не галопом.
Привезли еще
