Мэйв Флай - С. Дж. Лид
- С чем?
- Я иногда задумываюсь об этом. Что делают с этим неспортсмены.
Я все еще не понимаю, а потребность внутри меня нарастает, и я уже собираюсь бросить в него клюшку, когда он говорит:
- Я имею в виду твою ярость, Мэйв. Твой гнев. Куда ты его деваешь?
Его вопрос застает меня врасплох. Мой разум затихает.
- Дело в том, - говорит он, обходя меня на коньках, не сводя с меня глаз, - что ты смотришь на спортсменов, спорт и физические упражнения свысока, потому что считаешь их чем-то ниже себя. Ты считаешь, что они предназначены для тех, кто не обладает интеллектом, у кого нет ничего сверх того, что может сделать их физическое тело. Это нормально, многие люди так думают.
Я должна возразить ему, но, конечно, он прав, и я не возражаю.
Он снова улыбается.
- Когда мы были детьми, Кейт и я, однажды кто-то вломился в наш дом. Это напугало наших родителей. В ответ они завели собаку, добермана. Это был полицейский пес на пенсии, я даже не знаю, как они его нашли. Но он был совершенно ужасен. Он мог убить взрослого человека без проблем. Я имею в виду, он так и сделал, до того, как мы его взяли, по их словам и по словам того, у кого они его взяли. В общем, в нем просто была заложена эта ярость. Это было частью его телосложения, его ДНК. И пока мы давали ему возможность выплеснуть эту ярость, он был самым милым животным, которое вы когда-либо встречали. Поэтому мы тренировали его и давали ему задания каждый день. Потому что мы знали, что если мы этого не сделаем, если ему некуда будет девать свой интеллект и свою ярость, он найдет, куда их применить. И это приведет к большому количеству крови и смертей, что приведет к его потере.
Волк повержен.
Я крепче сжимаю клюшку.
- И ты веришь, что, забив эту шайбу, - говорю я, - я смогу направить ярость, которую, по твоему мнению, я несу, в продуктивное и значимое для общества русло.
- Да кому какое дело, блядь, до общества, - говорит он. - Я просто говорю, что это приятно.
Эти простые слова "это приятно", произнесенные его баритоном, - и от этих слов у меня снова просыпается потребность отвлечься. Я не хочу говорить о жизни с Гидеоном. Мне нужно забыть о жизни. Мне нужно. Я вообще не хочу разговаривать.
- Просто попробуй, - говорит он, теперь уже ближе ко мне, нависая надо мной. - Ударь один раз. Сильно. Так, как будто ты действительно, блядь, это имеешь в виду. А потом мы сможем убраться отсюда.
Несмотря на все, что шевелится во мне, я стою так, как стоял он, как он мне показал, и смотрю на него.
- Теперь смотри на шайбу. Когда ты ее видишь, ты должна думать об этом. Что бы ни было, что бы ни испортило твою жизнь, просто увидь это. Почувствуй это. Вдохни это в себя, весь этот гнев, несправедливость, все это. И когда ты будешь готова, ты вернешь клюшку назад для замаха и ударишь по этой штуке со всей силой и яростью, которые у тебя есть. Ты сокрушишь ее и всех, кто встанет на твоем пути.
Хильда. Разрушающееся тело моей бабушки. Роль Кейт. Кейт уходит от меня. Сейчас. Слишком рано. Все это происходит слишком быстро. Эта жизнь, простирающаяся передо мной, настолько полна небытия, что мне хочется кричать. Я вижу это. Я чувствую ее до краев. Гидеон продолжает наставлять меня, пока я откидываюсь назад, готовясь к замаху, но я не слушаю. Все, что я слышу, - это звуки Билли Холидея в пустом доме. Все, что я слышу, - это ничто.
Я взмахиваю клюшкой, и она сильно и быстро сталкивается с шайбой. Треск от нее отдается в моей руке и в груди. Я смотрю, как шайба летит по льду, так быстро, так стремительно удаляясь от меня.
Она скользит в ворота и ударяется о сетку.
Я дрожу. Сердце гонит кровь по телу, и я испытываю то же самое освобождение, которое испытала, когда булава столкнулась с черепом Хильды, когда она сломала и раздробила кости ее ног, ее рук, ее позвоночника и ее груди. Когда ее кровь брызнула вверх и окрасила мое лицо и тело.
Я чувствую себя потрясающе. Я чувствую себя...
Гидеон стоит передо мной, смотрит на мое лицо, его мощные руки и широкая грудь, его глаза тоже живые от того, что я сделала. И вот оно между нами, неоспоримое и яркое. Желание. Густое, мощное, пульсирующее. Он сокращает расстояние между нами, как раз в тот момент, когда я хватаю его за затылок и просовываю свой язык ему в рот. Кровь и слюна, его руки на моей спине, на моей заднице, на его твердом огромном теле. Я хватаюсь за его свитер и натягиваю его на живот и грудь. Он стягивает его до конца через голову и бросает на лед.
Он тянется к моему, снимает его через секунду. Я крепко целую его, прижимаюсь к нему, его кожа и моя кожа, но не достаточно близко. Я расстегиваю пуговицу и молнию на его джинсах, хватаю их и тяну вниз. Он идет навстречу мне, отвечает на мой жар и мою потребность. Он берет меня за руки, поднимает с земли, и мир опрокидывается, когда Гидеон опускает нас обоих на землю. Я лежу на спине на ковре, без рубашки, без дыхания, голая выше пояса. Он прикусывает мою губу, осмеливаясь. В ответ я расстегиваю свои джинсы.
Он полураздет, расстегнут, отвлекающий маневр, в котором я так отчаянно нуждаюсь, виден и впечатляет, как я и предполагала. Его губы скользят по моей шее и груди.
- Нет, - говорю я. - Подожди.
Он отстраняется, в его глазах вопрос.
- На льду.
Его глаза блуждают по моему лицу, а затем на его лице появляется голодная благодарная ухмылка. Он поднимает нас с ковра. Я тяжело вдыхаю, ощущая шок от холода на такой открытой коже. Я выгибаю спину, лед обжигает лопатки, и он нависает надо мной. Я хватаю его за затылок и провожу языком по его шатающемуся зубу. Он стонет и смеется мне в рот. В ответ он входит в меня.
И это работает. Боже, это работает. Я забываю. Я не человек, у меня
