Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Отец Павел грузно сел, поднял упавшую бутылку и грустно посмотрел на оставшееся вино. Потом перевел взгляд на притихших детей.
– Вот как оно было, отрок! Так что, если не хочешь, чтобы беды продолжались, отговори своих родителей тревожить камни Лирниссы!
***
Домой Ленька вернулся только под утро. Он то беспокоился, что ему влетит за долгую отлучку, то думал, стоит ли обсудить с отцом слова пьяного священника. Но все эти мысли вылетели у него из головы, едва он заметил «буханку» скорой помощи перед верандой их дачи. Ленька подбежал к крыльцу и увидел как крепкий санитар, поддерживая за плечи, усаживает в машину отца. Бледный и рассеянный, он давал какие-то путаные указания матери. Та стояла на веранде, накинув на плечи серую шаль, и открыто курила. Нога Константина Алексеевича была туго забинтована.
Увидев Леньку, отец криво улыбнулся.
– Видишь, Леонид, какая незадача. Ногу сломал. Какой-то кретин накопал вокруг деревни волчьих ям, да еще и листьями замаскировал. До моего возвращения перекладываю управление домом и экспедицией на вас с мамой,.
Ленька вспомнил испачканную землей лопату на плече отца Павла, и его кулаки сами собой сжались от ненависти к пьяному попу, деревенским суеверным дуракам и их безумным сказкам, из-за которых случилось это несчастье. Глядя вслед уезжающей «скорой», он вдруг почувствовал себя маленьким и потерянным. Захотелось расплакаться, захотелось, чтобы мама обняла его и успокоила, как ребенка. Но мать, не говоря ни слова, растоптала окурок и ушла в дом.
К обеду папа вернулся из больницы с гипсом на всю ногу. И, хотя он держался бодро, по лицу с углубившимися морщинами было видно, насколько ему больно. Леня помог Константину Алексеевичу подняться по лестнице и уложил на кровать. Мама смотрела на это, комкая в белых пальцах мягкое вафельное полотенце.
– А как же археологическая экспедиция? – спросила она с горечью.
– Придется пока сворачивать. Не могу же я на одной ноге по раскопу скакать.
Мама поджала губы и ушла на кухню. Скоро с первого этажа донеслись звуки радио.
– Ну что вы скисли? – мягко спросил папа. – Всего лишь маленький переломчик. За месяц заживет. Тогда и раскоп продолжим.
Константин Алексеевич засмеялся, но неискренне. Лицо у него было серое от усталости. Леня покусал губы. Что-то так и скреблось у него в горле. Отец снял очки, помассировал переносицу и закрыл глаза.
– Я отдохну немного, ладно? Укачало в машине, спать теперь хочется, – сказал он.
Тогда Ленька подался в студенческий лагерь. Он даже, как обычно делал, прихватил с собой бутерброды. Только ягод набрать не успел. Но комсомольцы уже сворачивали палатки. Накрапывал мелкий, противный дождь, под расставленным тентом вокруг единственного костра сидело на бревнышках несколько парней и светлокосая девушка, которая подарила Лене кепку. Она курила крепкие, мужские папиросы. От котелка над пламенем долетал сладкий алкогольно-фруктовый запах. Ребята варили глинтвейн. Никто, кроме Леньки, не выглядел поникшим или хотя бы разочарованным. Все улыбались, передавали по кругу железную кружку, обнимались и шутили. Староста группы мазал хлеб тушенкой.
– О, кормилец наш! – обрадовался кто-то из ребят, увидев Леньку. – Садись давай!
Ему освободили место на отсыревшем бревне. Он сел и робко развернул бутерброды.
– Вы не расстроены? – спросил он, переводя взгляд с одного улыбающегося румяного лица на другое.
– А чего расстраиваться, – светлокосая девушка пожала плечами, укутанными в теплую чужую куртку. – Костю… – ой, прости, то есть, папу твоего – жалко, конечно. Но практику нам все равно зачтут. Еще и уедем раньше. Ты представить не можешь, как я мечтаю о горячем душе и нормальной кровати!
Все закивали. Леньке показалось, что вокруг него сидят совсем не те люди, которые, такие вежливые и правильные, встретили его неделю назад. Кто-то, наверное, незаметно подменил честных комсомольцев-мечтателей. Не могли же они стать другими только оттого, что им больше не нужно притворяться?
Леня тихо выскользнул из радостной компании, которым душ были важнее несчастья с
отцом и сорванной экспедиции, и пошел обратно к деревне. Вечерний туман опустился на холмы, роса легла на траву. Тряпичные кеды мгновенно отсырели. Никогда еще этот путь не казался таким длинным.
***
Вернувшись на чердак уже под утро, Даник свернулся на тахте и провалился в глубокий сон, из которого не смог запомнить ничего, кроме шорохов леса. Когда он открыл глаза, солнце уже перевалило за вторую половину дня. Щедрый Алесь оставил для него на столе крынку молока и горбушку свежего хлеба, а сам возился в огороде. Жуя булку, Даник выбрался на крыльцо и шутливо начал давать «умные» советы, подражая их учительнице по ботанике. Алесь искренне веселился. Им обоим не хотелось вспоминать жуткую ночь.
«А ведь Женька, наверное, не знает, что случилось с отцом! – вдруг подумал Даник. – Вовремя она сбежала из дома».
Он поморщился, вспоминая исполосованную рубцами спину девочки, и одновременно почувствовал странное волнение. Он и злился из-за дневников, и не понимал ее, и жалел, вспоминая страшное, перекошенное лицо Милова. Рыжая соседка вызывала слишком много эмоций разом, заставляла думать о себе, даже когда Даник не хотел. Он чувствовал, что не успокоится, если не поговорит с ней.
Добежав до дома бабки Глафиры, он застал Женьку на крыльце. Быстрыми, ловкими пальцами она плела венок. Как ни странно, Милова была наряжена в длинную, старинного покроя сорочку с кружевным воротником и манжетами. На худенький загорелой шее висело ожерелье из красных ягод, нанизанных на нитку.
– Я знаю, что ты дневник брала, – вместо приветствия сказал Даник, хмурясь.
– Ну, и? – Женька подняла выцветшие на солнце брови. – Дружить со мной теперь не будешь, что ли?
– Просто хочу знать, зачем ты это сделала.
– Потому что нечего чужим в деревенские тайны лезть, – она показала острый розовый язык. – Опасно вам это.
На новости о Милове Женька вовсе только сплюнула.
– Так и знала, что этим кончится, – презрительно сказала она.
– Это ты на отца местных призраков натравила? – неловко пошутил Даник.
– Их нельзя натравить. Только попросить. Но я их не просила, просто батя тоже не слепой и не глухой. Он чувствует, что мертвые скоро вернутся, а у него должок есть.
Криво усмехнувшись, Женька нахлобучила венок себе на голову и подмигнула Данику.
– А мы идем на праздник! – весело сказала она. – Сегодня ночь Ивана Купала, все “Краснополье” собирается. Ты тоже приходи и зови друзей. Идите к Чернаве на свет костра, только никуда не сворачивайте, когда увидите огонь.
И она посмотрела на Даника таким взглядом, что ему ужасно захотелось пойти. Прыгать вместе с Женькой через костер, пускать
