Мальчики в долине - Филип Фракасси
Я была бы очень счастлива, если бы ты написал мне в ответ. Я никогда не получаю писем, но мне всегда хотелось завести друга по переписке. Я хочу больше узнать о приюте Святого Винсента и твоей жизни. Прикладываю чистый лист бумаги, если у вас в приюте ее нет.
Давай сохраним это в тайне, ладно? Это будет наш секрет. Так веселее.
С нетерпением жду нашей следующей встречи, Питер Барлоу. Я рада, что мы познакомились.
Благослови тебя Господь,
Грейс
Я перечитывал письмо снова и снова. Перечитывал его так много раз, что забывал воспользоваться редким часами уединения, чтобы прочитать саму книгу.
Шли недели, потом месяцы, и я все-таки смог найти время. Когда мы с Эндрю занимались, он разрешал мне читать книги по моему выбору, и мне удавалось читать ночью при свете свечи, когда остальные спали.
За долгие годы я много раз бывал на ферме, и все это время письма оставались нашей тайной, которую мы сумели сохранить.
С годами наши с Грейс письма становились все более пылкими, более откровенными. Полагаю, посторонний человек мог бы назвать их любовными письмами, хотя мы говорили в них не столько о чувствах, сколько о нашем смутном будущем.
Я никогда не делился ни с ней, ни с кем-то еще другими своими, более мрачными, мыслями. Каким бы искренним я ни был с Грейс, я боялся, что, узнав меня таким, она испугается, а может, и усомнится в своих чувствах ко мне. Поэтому даже в этих тайных письмах я никогда не упоминал о своем самом большом страхе: об осознании, что что-то темное и живое прячется глубоко внутри меня. Скрытое в мрачных тайниках моей души. Ядовитый шип, вонзившийся в сердце и отравивший мысли, превратил мои сны в наполненные ужасом кошмары.
Благодаря этой скрытой части моего существа я иногда вижу то, чего нет на самом деле, думаю о том, о чем не должен думать ни один молодой человек, пожелавший стать священником. Это черное семя ждет, чтобы пустить корни, впиться в мои кости, мою плоть, мой разум. Это мой постоянный молчаливый противник. Медленный яд, который, я чувствую, навсегда останется моим тайным бременем и который я никогда не переложил бы на чужие плечи.
Вместо этого мы обсуждали другие, более приятные, вещи. Например, мое решение стать священником. Или желание Грейс путешествовать, завести семью. Никто из нас не обсуждал параллельный характер выбранных нами путей, невозможность их пересечения.
Впрочем, рано или поздно нам придется это обсудить.
Но не сейчас.
Мы подождем. Время еще есть.
– Эй, Питер!
Я собираюсь войти в спальню, когда слышу голос. Я оборачиваюсь, очнувшись от своих мыслей. Позади меня плечом к плечу в открытых дверях гардеробной стоят Саймон и Бартоломью.
– В чем дело? – спрашиваю я, не двигаясь с места.
– Можно с тобой поговорить? – спрашивает Саймон, улыбаясь, как обычно. Радостно. Невинно. Но Бартоломью рядом с ним не улыбается и внимательно на меня смотрит. От его изучающего взгляда мне становится не по себе.
– Не сейчас, – говорю я. – Я спешу.
Бартоломью делает резкий шаг вперед; на его лицо падает тень и растворяется.
– Почему ты так взволнован, Питер? – теперь он улыбается, но в его оскале нет ничего радостного, ничего невинного. Его улыбка кажется неестественно широкой, губы растянуты, зубы плотно сжаты. – Куда так спешишь, крольчонок?
Я начинаю отвечать, но замолкаю. Кровь стынет у меня в жилах, я не чувствую своего лица.
Крольчонок?
– Я слушаю, – говорю я, пытаясь звучать максимально твердо.
– Не здесь, – отвечает Саймон, оглядывая коридор, словно опасаясь, что нас могут подслушать. Он указывает в сторону гардеробной. – Без свидетелей.
– Пожалуйста, – добавляет Бартоломью и делает шаг в сторону, пропуская меня вперед, словно это дело решенное.
– Не могу, – говорю я, сглатывая. В гардеробной мои пальто и шапка, но я уже решил их не брать. Если придется, надену вторую рубашку, но с этими двоими я ни за что не зайду сейчас в гардеробную, даже если все демоны ада будут за мной гнаться. Не могу объяснить почему. Интуиция. Чуйка. Внутреннее предостережение. – Слушайте, сейчас я еду с отцом Эндрю за припасами. Может, позже, хорошо? Он меня ждет.
Улыбка исчезла с лица Саймона, и он начинает что-то говорить, но Бартоломью трогает его за рукав, и мой старый друг замолкает.
– Конечно, Питер, – соглашается Бартоломью. – Позже.
Я киваю и, не произнеся больше ни слова, отворачиваюсь и толкаю двери спальни. Я быстро подхожу к своей кровати, сажусь и снимаю обувь. Натягиваю тяжелые кожаные ботинки, в которых обычно работаю в поле, затем опускаюсь на колени и зашнуровываю их.
Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что за мной никто не следит, достаю из-под кровати свою кожаную сумку с книгами, в которой лежат мои учебники и Библия. Одновременно просовываю другую руку под матрас, вытаскиваю еще одну книгу – ту, в которой спрятано письмо, – и засовываю ее в сумку.
– Куда-то собрался?
У меня перехватывает дыхание. Я поворачиваю голову и вижу маленького Бэзила, стоящего в ногах моей кровати. Я с облегчением выдыхаю, напряженные мышцы расслабляются.
– Бэз, ты меня напугал, – говорю я, встаю и вешаю сумку на плечо. Я делаю шаг к двери, но Бэзил не двигается. Он продолжает стоять у моей кровати, загораживая мне дорогу. Это на него не похоже, и мне становится не по себе.
– Странно, правда? – спрашивает он.
– В чем дело, Бэзил? – отвечаю я с нетерпением, вскипая, как вода на огне.
Стычка с Саймоном и Бартоломью уже выбила меня из колеи, и мне не терпится отправиться в путь, увидеть Грейс.
– Ну, не знаю… – беззаботно говорит он, оглядывая комнату. Я тоже осматриваюсь, но не вижу ничего необычного. Большинство ребят дремлют, а те немногие, кто еще не спит, не обращают на нас внимания.
– Трудно объяснить, – продолжает он, почесывая затылок, покрытый жесткими темными волосами, словно пытается разгадать загадку. – Словно…
Я делаю глубокий вдох и выдыхаю. Нужно быть терпеливым. Бэзил – впечатлительный ребенок и нуждается во мне больше, чем кто-либо другой; ему нужно чувствовать, что он защищен, что о нем заботятся. Я опускаюсь на колено, кладу руку на его худое плечо и смотрю ему в глаза.
– Словно что? В чем дело, Бэзил?
Он наклоняется ко мне, его рот в нескольких дюймах от моего уха, и шепчет:
– Словно все разделились на группы.
Второй раз за несколько минут кровь стынет у меня в жилах. Точность его наблюдения поражает меня, но
