Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
– За что он тебя так? – неловко спросил Даник.
– Потому что сволочь он, – глаза у Женьки сверкнули в сумраке, как у разъяренной кошки. – Ему нравится, когда людям страшно. А мать – трус. Я бы и братика у них забрала, но мне восемнадцати нет, несовершеннолетняя.
Какое-то время они шли молча. В кустах пели кузнечики.
– Ты тоже стесняешься купаться, потому что у тебя какие-то шрамы? – наконец, спросила Женька.
– Нет. Я просто тощий. А шрам у меня только от аппендицита остался.
Даник закатал футболку и позволил пощупать белый рубец на впалом животе. Женька хихикнула. Дальше она шла, насвистывая веселую песенку. Даник кроссовком сбивал цветочные головы мальв, смотрел себе под ноги и улыбался.
Снаружи дом Женькиной бабушки был кос на один бок и опирался на вбитый в землю деревянный столб, как на клюку. Наверное, его подмывала река, когда весной вода Чернавы поднималась высоко. Избушка Глафиры Петровны стояла к реке ближе, чем у других деревенских. Зато внутри оказалось довольно уютно. На печи грелся эмалированный чайник, с потолочных балок свисали связки чеснока и колготки с репчатым луком. Женькин закуток отгораживал от бабушкиной половины массивный гардероб. На стенах висели черно-белые фотографии и дореволюционные портретики.
Пока Даник с любопытством озирался, хозяйка дома торжественно выплыла навстречу гостю.
– Женечка, ты что, жениха привела? – проворковала Глафира Петровна.
Она редко выходила из дома, Даник почти не замечал ее в деревне. Наверное, ей хватало сада с кустами диких роз, гераней в керамических горшочках и маленькой избы со стенами, увешанными старинными портретами. Иногда ее можно было заметить в кресле-качалке на крыльце. Глафира Петровна никого сегодня не ждала и не собиралась выходить, но все равно надела вечернее бархатное платье, закрутила седые волосики в тугой пучок на голове и подвела брови.
– Здрасьте, – Даник изобразил самую доброжелательную улыбку, на какую только был способен, и получил в ответ одобрительный кивок.
– Что в деревне новенького, деточки?
– В речке череп видели, – Женька с ногами забралась в торжественное старомодное кресло. – Вроде как на дне лежит.
– А мертвецы по домам не ходят еще? – живо заинтересовалась Глафира Петровна.
– Не. Косточки смирные, лежат-молчат, – Женя пошевелила грязными пальцами ног.
Данику стало зябко, будто за шиворот ему бросили живую лягушку. Он никак не мог привыкнуть к тому, что местные говорят о всяких духах и русалках, не различая правду и выдумки. Для них, казалось, мир леших и водяных был таким же реальным, как автобусная остановка, город Горький и связывающий их дряхлый ЛиАЗ. По выходным приезжают дачники – пускай. Из леса захаживают белоглазые соседи – что ж, и с ними ужиться можно. Против воли, Даник и сам перенимал правила, которым деревенские следовали веками.
– Это из-за раскопа? – спросил он. – Поп ходит по деревне и ругается, что археологи тревожат мертвых.
– Славный у тебя жених, Женечка. Сообразительный, – благосклонно улыбнулась старуха. – Выбирай, кого слушаешь, мальчик. Ты умненький, тебя обмануть легко. Отец Павел сам обычаев не знает, а других учит.
– Так археологи ни при чем? – теперь Даник совсем ничего не понимал.
– При чем, ни при чем… Профессор Терехов, конечно, дурак дураком, а вот его жена Оля побольше многих знает. Если она не против, чтобы у камней копать, значит, ничего дурного от экспедиции не будет.
Даник сцепил пальцы в замок. Не хватало деревянного оберега, химического карандаша, хоть чашки – словом, чего-то, что он смог бы крутить в руках, пока думает. Ленькин папа – дурак? Ленькина мама дала добро на раскоп, поэтому все будет хорошо? Так косточки правда лежали на дне реки или привиделись другу из-за солнечного удара?
Глафира Петровна оставила молодежь в доме, вышла на крыльцо и привычно устроилась в качалке, но дверь закрывать не стала. В желтом электрическом свете старушка в кресле отбрасывала странную тень, напоминающую моллюска в раковине.
– Я ничего не понял, – тихонько признался Даник. – Что имеет в виду твоя бабушка?
– Она думает, когда из-за раскопа мертвые начнут возвращаться, будет хорошо, – язвительно усмехнулась Женька. – Она собственных миленьких ждет. Думаешь, чего она наряжается и физиономию красит?
Она сняла со стены два небольших портрета. На одном был черноусый дядька в царской форме с лихо закрученными усами, на второй – кудрявый юноша с гармошкой. Даник сначала подумал, что это ее отец и брат.
– Один был белогвардеец, второй – красный комиссар, – сказала Женя. – Она их обоих любила. Решила, выйдет за того, кто с Гражданской войны живым придет. Один погиб у Врангеля, другой у Тухачевского.
Старушка в кресле-качалке, ровесница века, с мягкой улыбкой на светлом лице смотрела вдаль. Она сложила на коленях морщинистые руки с искалеченными артритом суставами и вытянула натруженные ноги. Паутинка вязаной шали укрывала зябки плечи.
– Короче, прогадала бабка, – жестоко припечатала Женька и облизала губы острым розовым языком. Она не заботилась, услышит Глафира Петровна ее слова или нет.
Эта жестокость Данику понравилась. Он давно понял, что все красивое и сильное должно быть безжалостным. Его карикатуры получались слабенькими, потому что в них не хватало злости. В нем самом еще недоставало ярости, чтобы чувствовать себя сытым и сильным, как зверь после хорошей охоты. Он пока размазня, манная каша. Ушел из родного дома, вместо того, чтобы прогнать мамашиного шофера с толстой шеей. Ленькины родители его презирали, а он ничего – улыбался, пирожки у них лопал.
– Чего ты на меня так смотришь? – спросила Женька.
– Никак я не смотрю, – сказал Даник.
И продолжил глядеть украдкой. Имел же он право любоваться чем-то красивым?
Глава 8. Мост на ту сторону
Найденные Ленькой кости и ходящие по деревни слухи о скором возвращении мертвецов надолго стали предметом обсуждения ребят. В этом было нечто притягательное: они чувствовали себя персонажами страшной истории, у которой обязательно будет счастливый конец.
– Не знаю, как вы, – твердо сказал однажды вечером Ленька, – а я собираюсь выяснить, что происходит в “Краснополье”!
Он сердито поджал губы и скрестил руки на груди, словно заранее был уверен, что его не поддержат. Сейчас он напоминал какого-нибудь героя из книги, собирающегося в неравный бой. Лицо бледное, глаза лихорадочно блестят, взгляд серьезный. Алесь аж проникся торжественным моментом.
– Я с тобой, – не менее высокопарно заявил Даник и положил руку на плечо Леньки. – Зачем еще нужны друзья?
– И я с вами! – немедленно согласился Алесь.
Тут же ребята постановили, что будут по очереди вести дневник наблюдений. Ленька принес из дома прекрасный блокнот в твердой обложке, с кремовыми страницами, с закладкой-лентой. Он был похож на настоящую
