Трупорот и прочие автобиографии - Джон Лэнган
– Да. Причем кошмарную.
– Уж не сомневаюсь!
– Почему ты не пытался сбежать?
Тони отвел глаза.
– Боялся. Я неспроста рассказал тебе про черное зеркало. Узник сразу убивает свое первое творение. Намеренно, чтобы запугать жертву. Весьма успешно, кстати. Про вампиров я знал давно, еще прежде, чем добрался до здешней библиотеки: со студентами мы проходили и «Кармиллу», и «Дракулу». Поэтому имел представление о том, как их можно уничтожить. Но знать и уметь – это разные вещи, согласись. Особенно когда речь идет о подобной твари. Поэтому я решил сперва уморить узника голодом, а уже потом сойтись с ним в схватке.
– Ясно. Так что насчет узника?
– Его зовут Мундт, – пояснил Тони. – Эдон Мундт. Он жил в одном старом городе на берегу черного океана.
– Ты хотел сказать, Черного моря?
– Нет, именно океана с черной водой. На земле его не найти, он в иной… плоскости бытия, в другой реальности.
– И там тоже живут люди.
– В целом да. Мундт был стражем в городской полиции. Очень хорошим, кстати. Своим усердием он завоевал расположение начальства, и ему предложили место в ночном дозоре. Эта служба охраняла библиотеки и кладбища. Работа непростая: книги в тамошних библиотеках были вроде здешних, а на кладбищах водилось много всяких тварей. Мундт дал согласие и в итоге превратился в вампира. Как именно, не знаю. Для этого ему пришлось войти во тьму. Не в буквальном смысле: в ночь, а скорее, в смерть, если бы она имела материальное воплощение. Мундт вошел туда и позволил мраку в себя проникнуть. В одной из поэм Байрона есть такие строки. Судя по тому, что я выяснил, описание довольно меткое:
И, корчась от ужасных мук,
Ты побежишь, за кругом круг
Вокруг престола сатаны
За гранью пламенной стены!
И пламя в грудь твою войдет,
А кто услышит, кто поймет,
Как пламя ада душу жжет?[3]
– Встает вопрос, зачем он так сделал?
– Ради власти. Уплаченная цена дала Мундту огромные силы.
Слева от них в стене показалась щель: вырубленный в скале проход в соседний тоннель. Тони нырнул туда. Проход был совсем коротким и изгибался влево. На боковых поверхностях были поочередно начертаны разорванный круг и лабиринт. Тоннель привел их в пещеру, у задней стены которой Август различил бледную сгорбленную фигуру. Услышав чужие шаги, странное создание подняло голову – чересчур длинную на вид – и прошептало:
– Помогите…
Август сбился с шага, но Тони подхватил его за локоть и потащил налево, в следующий проход. Август оглянулся, но белый силуэт уже превратился в размытое пятно.
– Кто это был?
– Не «кто», – ответил Тони. – Скорее «что». Я же говорил: башня перемещается в пространстве и времени. Люди забредают сюда редко, попадаются и другие создания. По большей части разные звери, поэтому живым внутри удается протянуть так долго. Но иногда бывают иные… сущности. Вроде него, например.
Он ткнул пальцем за спину.
– И что оно делает?
– Я видел, как оно высосало одно из порождений зеркала. Оставило от него пустую оболочку. Непонятно, каким образом.
Новый тоннель был короче прежнего и тоже испещрен рисунками в виде колец и лабиринтов. Он изгибался против часовой стрелки, пока не уткнулся в голую скалу. Август сам заметил проход в левой стене прежде, чем Тони показал, куда двигаться дальше.
– Ты так и не объяснил, что случилось с узником, с этим Мундтом. Ну, после того как он стал вампиром.
– Он совершил преступление, – ответил Тони. – Не знаю, какое именно, но, судя по всему, довольно серьезное. В наказание его заточили в башню, которую отправили в космос. Эта башня… Мундт неразрывно связан с ней самим своим существом. В ней заключен он сам и вся его боль. И боль его жертв – тоже.
– Ты про крики, да?
– Считается, что так он будет мучиться сильнее, хотя как оно на самом деле, не скажу.
– Жестокое наказание.
Тони пожал плечами.
– Все-таки он та еще тварь.
Как и прежние тоннели, этот был исчерчен рисунками в виде разорванного круга и лабиринта и тоже уходил налево.
– Как так получается, что мы идем в одну сторону, но не возвращаемся в прежнее место? – спросил Август.
– Внутри башни свое пространство, – пояснил Тони. – И время течет иначе. Может, медленнее, а может, быстрее. Сколько ты здесь уже? Час?
– Около того, да.
– А для тех, кто снаружи, прошло не более пары минут.
Проход завершился узкой аркой, после которой наверх уходила лестница. Возле ступенек Тони остановился. Сверху летел нестройный хор криков.
– Так мы попадем в центральную комнату башни. Прямо напротив лестницы будет выход. Дверь с черной рамой. Она-то нам и нужна. Есть вероятность, что Мундт тоже наверху. Но, судя по всему, он достаточно слаб, и я сумею его отвлечь, чтобы ты сбежал.
– Погоди-ка… Не понял?
– Когда будешь возле двери, правой рукой прикоснись к раме и подумай о том, куда хочешь попасть.
– Куда мы хотим попасть, – исправил его Август. – Ты ведь идешь со мной?
– Посмотрим.
– В каком это смысле? Пап, я уже не ребенок. Я тебя не брошу! Ты и так просидел здесь слишком долго. Твою мать, да я вообще не знал, что ты куда-то подевался!
– Ты ведь помнишь, что я люблю тебя, сынок?
– Хватит! – огрызнулся Август. – Не смей так говорить. Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Готовишься к великой жертве, да? Так вот! Не смей!
Тони улыбнулся.
– Ну вот, опять мы спорим…
Левой рукой он достал из-за спины большой нож, до того спрятанный под рубашкой.
– Лишь теряем зря время.
– Где ты его раздобыл? – удивился Август.
Лезвие ножа было в добрых полметра длиной, с желобком посередине, а рукоять – явно костяная.
– У порождений зеркала. Откуда они взяли, не уверен. Я не всю башню излазил. Возможно, нож лежал там, куда я не дошел.
– Пользоваться им хоть умеешь?
– А ты думал, я своих двойников убиваю голыми руками?
– Да, верно… Хорошо, что ты не зарезал меня сразу, как только увидел.
– Я хотел, – признался Тони. – Но почему-то не стал.
– Это радует.
– Ладно, давай скорее.
Здесь на стенах повторялся один рисунок – лабиринт, нарисованный каждые полметра. Казалось, символы светятся; они будто проваливались в непроглядную тьму. Августу ужасно хотелось поговорить с Тони: сказать, что он его любит, что скучает по их телефонным разговорам, что больше не держит на него зла из-за развода с матерью и вообще – это были глупости. Однако слова застряли
