Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Не помню, – ответил он после паузы. Потом вздохнул. – Вероятно, до. Я вижу, к чему ты клонишь… она хотела, чтобы я держался подальше.

«Я этого не говорил и тебя за язык не тянул», – подумал я. Сказал другое:

– В основном я тревожусь из-за Джека. Но лучше подстраховаться.

– Из-за меня? – удивился Джек. – Змей я не боюсь. И я знаю, как выглядят ядовитый дуб и ядовитый плющ. Я был бойскаутом.

– В этом доверься мне.

Я начал его рисовать. Работал быстро, подавляя желание вдаваться в детали… как хотела какая-то часть меня. И пока работал, со стороны Кейси-Ки послышался первый раздраженный автомобильный гудок.

– Такое ощущение, что разводной мост снова сломался, – заметил Джек.

– Похоже на то, – согласился я, не отрываясь от рисунка.

v

Уайрмана я рисовал еще быстрее, но вновь обнаружил, что приходится подавлять желание с головой уйти в работу… потому что, когда я работал, боль и горе отступали. Рисование служило лекарством. Но световой день продлевать никто не собирался, и я жаждал встречи с Эмери не больше, чем Уайрман. Мне хотелось, чтобы к тому времени, когда закатные цвета начнут подниматься из Залива, мы трое уже закончили бы все дела и покинули остров… находились бы как можно дальше от острова.

– Ладно, – сказал я, когда рисунки были готовы. Джека я нарисовал синим карандашом, Уайрмана – ярко-оранжевым. До идеала в обоих случаях было далеко, но, думаю, главное я на бумагу перенес. – Остается только одно.

– Эдгар! – простонал Уайрман.

– Рисовать больше ничего не нужно. – Я захлопнул альбом с двумя рисунками. – Просто улыбнись художнику, Уайрман. Но прежде чем улыбаться, подумай о чем-то действительно очень радостном для тебя.

– Ты серьезно?

– Более чем.

Он нахмурился, потом морщины на лбу разгладились. Он улыбнулся. И, как всегда, улыбка осветила его лицо, превратила в другого человека.

Я повернулся к Джеку:

– Теперь ты.

И поскольку я чувствовал, что именно его улыбку мне следует хорошенько запомнить, то и всматривался более внимательно, когда он выполнил мою просьбу.

vi

Внедорожника у нас не было, но нам представлялось, что «мерседес» Элизабет – достойная замена: прочностью и надежностью он не уступал танку. До «Эль Паласио» мы доехали на автомобиле Джека и припарковались во дворе. Мы с Джеком перенесли припасы в «SEL 500». Уайрману поручили красную корзинку для пикника.

– Раз уж мы здесь, надо взять кое-что еще, если есть такая возможность, – сказал я. – Средство от насекомых и хороший, мощный фонарь. Такой найдется?

Уайрман кивнул.

– На восемь батареек. Лежит в сарае для садовых инструментов. Светит далеко и ярко.

– Отлично. И, Уайрман?

Он опять одарил меня взглядом «ну что еще» (когда раздражение проявляется главным образом во вскинутых бровях), но ничего не сказал.

– Гарпунный пистолет?

Вот тут он даже просиял.

– Si, senor. Para fijaciono[176].

Он ушел за пистолетом, а я привалился к «мерседесу», глядя на теннисный корт. Калитку в дальнем конце оставили открытой. Возле сетки на одной ноге стояла наполовину прирученная Элизабет цапля, смотрела на меня обвиняющими синими глазами.

– Эдгар? – Джек коснулся моего локтя. – Все хорошо?

Мне как раз было нехорошо, и я знал, что будет нехорошо еще очень долго. Но…

«Я могу это сделать, – подумал я. – Я могу это сделать. Она не победит».

– Отлично.

– Мне не нравится, что вы так побледнели. Выглядите, как в тот день, когда приехали сюда, – на последних словах голос Джека задрожал.

– Я в порядке, – ответил я и на мгновение сзади обхватил шею Джека ладонью. Потом понял, что это первый и единственный раз, если не считать рукопожатий, когда я прикасался к нему.

Вернулся Уайрман, обеими руками держа за ручки корзинку для пикника. С тремя бейсболками с длинными козырьками на голове. Гарпунный пистолет Джона Истлейка он зажал под мышкой.

– Фонарь в корзинке, – доложил Уайрман. – Вместе со спреем от насекомых и тремя парами садовых рукавиц, которые я нашел в сарае.

– Великолепно! – похвалил его я.

– Si. Но уже четверть первого, Эдгар. Если мы собираемся ехать туда, давай поедем.

Я вновь глянул на цаплю на теннисном корте. Она по-прежнему стояла возле сетки, застывшая, как стрелка сломанных часов, и смотрела на меня без всякой жалости. Удивляться не следовало: мир, в котором мы живем, по большей части не знает жалости.

– Да, – откликнулся я. – Поехали.

vii

После несчастного случая память ко мне вернулась. Не столь идеальная, как прежде, и нынче я иногда путаюсь с именами и последовательностью событий, но каждый момент нашей экспедиции к дому на южной оконечности Дьюма-Ки запечатлен в моей памяти ясно и четко, как первый фильм, который потряс меня, или первое полотно, от которого перехватило дыхание («Гроза» Томаса Харта Бентона[177]). И однако, поначалу я ощущал полную отстраненность от всего этого, вел себя, как слегка пресытившийся ценитель живописи, разглядывающий экспозицию второсортного музея. И лишь после того, как Джек нашел куклу под ступенькой лестницы, ведущей в никуда, до меня дошло, что я – часть этой картины, а не просто зритель. И что никому из нас не жить, если мы не сможем остановить Персе. Я знал, что она сильна. Если она могла дотянуться до Омахи и Миннеаполиса, чтобы получить желаемое, а потом до Провиденса, чтобы удержать свое, разумеется, силы ей хватало. И все-таки я ее недооценивал. До того момента, как мы попали в дом на южной оконечности Дьюма-Ки, я не осознавал, насколько сильна Персе.

viii

Я хотел, чтобы Джек сел за руль, а Уайрман – на заднее сиденье. Когда Уайрман спросил почему, я ответил, что на то есть причины и скоро они проявят себя.

– А если не проявят, – добавил я, – то меня это порадует больше всех.

Джек задним ходом выкатил «мерседес» на дорогу и повернул на юг. Скорее из любопытства, чем руководствуясь чем-то еще, я включил радиоприемник и услышал Билли Рэя Сайруса[178], ревущего о своем разбитом сердце. Джек застонал и протянул руку, возможно, чтобы найти «Кость». Но до того как он успел сменить настройку, голос Билли Рэя поглотил оглушающий треск атмосферных помех.

– Господи, выключи немедленно! – взвыл Уайрман.

Я уменьшил звук, однако треск не стих, пожалуй, даже усилился. Я почувствовал, как завибрировали пломбы в моих зубах, и выключил приемник – прежде, чем начали кровоточить барабанные перепонки.