Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Но я нарисовал мою дочь. В этом я не сомневался. Я нарисовал ее на берегу.

Мою мертвую дочь. Мою утопленную дочь. Нарисовал на песке, чтобы ее забрали волны.

«Ты захочешь, но нельзя», – сказала Элизабет.

Ох, Элизабет.

Иногда у нас нет выбора.

iii

Мы глотали крепкий кофе в залитой солнцем кухне «Розовой громады», пока пот не выступил на щеках. Я принял три таблетки аспирина, запил все тем же кофе, отправил Джека за двумя «мастерскими» альбомами. И попросил заточить все цветные карандаши, которые он сможет найти наверху.

Уайрман наполнил большой пластиковый пакет продуктами из холодильника: упаковками с нарезанной кружочками морковкой, ломтиками огурца, одной «курицей-астронавтом» Джека, по-прежнему в герметичном «скафандре». Добавил шесть банок пепси и три большие бутылки с водой «Эвиан».

– Удивительно, что ты можешь думать о еде. – В голосе Уайрмана слышался легкий упрек.

– Еда меня нисколько не интересует, – ответил я, – но, возможно, мне придется рисовать. Даже больше, я уверен, что мне придется рисовать. А процесс этот жжет калории с невероятной скоростью.

Вернулся Джек с альбомами и карандашами. Я просмотрел его добычу, отправил назад за ластиками. Подозревал, что мне может понадобиться что-то еще (а разве бывает иначе?), но на тот момент не мог сказать, что именно. Глянул на часы. Без десяти двенадцать.

– Ты сфотографировал разводной мост? – спросил я вновь спустившегося на кухню Джека. – Пожалуйста, скажи «да».

– Да, но я подумал… эта история с краснухой…

– Покажи фотографии.

Джек сунул руку в задний карман и достал несколько полароидных снимков. Перетасовал их и протянул мне четыре, которые я выложил на кухонный стол, как карты в пасьянсе. Схватил один из альбомов и начал быстро перерисовывать фотографию, на которой шестерни и цепи под поднятой половиной моста (маленького, узкого, в одну полосу движения) запечатлелись наиболее четко. Моя правая рука продолжала зудеть, где-то внутри и несильно.

– Краснуха – гениальная находка. – Я рисовал и говорил. – Благодаря ей практически все будут держаться от острова подальше. Но для нас «почти» – недостаточно. Мэри пошла бы к моей дочери, даже если бы ей сказали, что у Илзе – ветряная ос… Твою мать! – Перед глазами все расплылось, и линия ушла в сторону.

– Успокойся, Эдгар, – сказал Уайрман.

Я посмотрел на часы. 11:58. Разводной мост поднимется в полдень. Всегда поднимался. Я моргнул, стряхивая слезы, и продолжил рисовать. Подъемный механизм соскальзывал в этот мир с кончика черного карандаша, и даже теперь, после смерти Илзе, процесс меня зачаровывал: что-то реальное появлялось из ничего, будто выплывало из густого тумана. Почему бы и нет? Оно же все к лучшему. Отвлекает от скорбных мыслей.

– Если она призовет кого-то еще, чтобы напасть на нас, а мост будет выведен из строя, она пошлет их на Дон-Педро-Айленд, где есть пешеходный мост, – заметил Уайрман.

Я ответил, не отвлекаясь от рисунка:

– Может, и нет. Многие не знают о «Солнечной дорожке», и я уверен, что Персе тоже не знает.

– Почему?

– Потому что этот пешеходный мост построили в пятидесятых годах, ты мне сам рассказывал, а она тогда спала.

Он помолчал немного, потом спросил:

– Ты думаешь, над ней можно взять верх, так?

– Да, думаю. Если и не убить, то хотя бы отправить спать.

– Ты знаешь как?

«Найти течь в столе и заделать ее», – чуть не сказал я… но фраза получалась бессмысленной.

– Пока не знаю. В том доме, на южной оконечности острова, должны быть другие рисунки Либбит. Они подскажут нам, где искать Персе, и подскажут мне, что делать.

– Откуда ты знаешь, что есть другие рисунки?

«Потому что они должны там быть», – едва не сорвалось с моих губ, но тут раздался полуденный гудок. В четверти мили от «Розовой громады» начали расходиться половинки моста – единственной ниточки, связывающей северную оконечность Дьюма-Ки с Кейси-Ки. Я сосчитал до двадцати, вставляя «Миссисипи» перед каждым следующим числом, как делал ребенком. Потом стер самую большую шестерню. И когда стирал, возникло ощущение (и в ампутированной руке, и в голове – чуть повыше глаз), будто я занят каким-то ювелирным трудом.

– Готово, – кивнул я.

– Теперь мы можем ехать? – спросил Уайрман.

– Еще нет, – ответил я.

Он посмотрел на часы, на меня.

– Вроде бы ты куда-то спешил, амиго. И учитывая, что нам довелось увидеть здесь прошлой ночью, я бы тоже предпочел поторопиться. Так что нас задерживает?

– Я должен нарисовать вас, – ответил я.

iv

– Меня только радует, что вы хотите сделать мой портрет, Эдгар, – сказал Джек, – и я уверен, моя мама будет в восторге, но, думаю, Уайрман прав. Мы должны ехать.

– Тебе доводилось бывать на южной оконечности Дьюмы, Джек?

– Э… нет.

В этом я, собственно, и не сомневался. Но, вырывая из альбома рисунок подъемного механизма моста, смотрел я на Уайрмана. И невзирая на свинцовую тяжесть, что лежала на сердце и придавливала все чувства, я понял, что именно это мне как раз очень хочется знать.

– Как насчет тебя? Ты бывал в первом «Гнезде цапли»? Не разведывал, что там и как?

– Если на то пошло, нет. – Уайрман подошел к окну, выглянул. – Разводной мост по-прежнему поднят… я вижу западную половину на фоне неба. Пока все хорошо.

– А почему нет? – Я не собирался закрывать тему.

– Мисс Истлейк мне не советовала. – Он по-прежнему смотрел в окно. – Она сказала, что там неблагоприятная окружающая среда. Грунтовые воды, растительность, даже воздух. Сказала, что во время Второй мировой войны военные летчики проводили на южной оконечности Дьюмы какие-то эксперименты, все там отравили, и, возможно, в этом причина появления этих джунглей. Она сказала, что ядовитый дуб здесь, возможно, опаснее, чем во всей Америке. Хуже сифилиса до изобретения пенициллина, так она сказала. Если он прикасается к коже, образуются язвы, от которых долго нельзя избавиться. Вроде бы они исчезают. Потом снова появляются. И этот ядовитый дуб там везде. Так она сказала.

Рассказ этот вызывал определенный интерес, но Уайрман так и не ответил на мой вопрос. Поэтому я его повторил.

– Она еще говорила, что там полно змей, – сказал Уайрман, наконец-то поворачиваясь к нам. – Я до смерти боюсь змей. Боюсь с тех пор, как в детстве пошел с родителями в поход, а утром, проснувшись, обнаружил, что делю спальный мешок с молочной змеей. Она даже забралась мне под майку. Обрызгала меня мускусом. Я думал, что меня отравили. Ты доволен?

– Да. Ты рассказал ей эту историю до или после того, как она предупредила тебя о полчищах змей в южной части острова?