Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Одиннадцать лет назад он убил своего дедушку. Дедушка владел старинной пятиэтажкой в районе Нусле и никак не желал помирать. Упрямый ублюдок повесил замок на двери спальни; он боялся внука, думая, что в того вселился демон; не в переносном смысле, а в самом прямом, и был недалек от правды.
Ночью Вейгел толкнул запертую дверь, залез на дедушку и вонзил клыки в его горло, а потом сделал так, чтобы дедушка глотал свои чертовы таблетки, одну за другой, дергая кадыком и улыбаясь.
Вейгел унаследовал дедовский дом и в течение месяца избавился от квартирантов. Некоторые люди думали, что в здании живет привидение, но это он, Вейгел, ходил по комнатам в темноте, прятался под кроватями, наблюдал за жильцами из-за занавесок. Четырнадцать опустевших квартир Вейгел отдал апостолам, а сам поселился с Пандорой на втором этаже.
Коммуна распространяла влияние Одноглазого Бога, заключенное в наркотиках. Баба руководил лабораториями, Вейгел устранял препятствия. Владелец акционерного общества, имевший в долгосрочной аренде у государства различные зоны отдыха и контрольный пакет акций двадцати чешских компаний, положил глаз на Господний хлеб и взалкал процентов от прибыли. И, по несчастью, сгорел разом со своим особняком в Баррандове стоимостью в сто пятьдесят миллионов крон…
Теперь апостолы подохли. Все, кроме Вейгела. И чешские, и те, которых Лихо благословило в рыбацком поселке в Гренландии. Уехать на север Пандору убедил Вейгел. Тогда казалось, это приглушит ревность, сводящую с ума. Они будут вместе и в один прекрасный день станут одним целым. Вот о чем Вейгел мечтал сильнее всего. Впустить в себя Лихо.
Но Пандора упрямилась.
Вейгел вбежал в гостиницу, через пивную поднялся на второй этаж. Любовь принуждала его к насилию. Он любил Вику Майорову, ветреную эмигрантку из Украины, но в сто, в тысячу раз больше он любил Одноглазого Бога, занявшего тело Вики. Бог дал ему Господний хлеб, жажду и цель. Бог не мог управлять слугами в буквальном смысле, но мог внушить безграничную любовь. Рядовых апостолов эта магия делала послушными исполнителями Божьей воли. Но Вейгела она сделала своеобразным наставником для Пандоры. Он просто не мог допустить, что Лихо предпочтет кого-то другого, перетечет в другой сосуд.
– Повелительница… – Вейгел прошел по коридору, оставляя на пыльных половицах следы ботинок. – Не играй со мной… – Он осмотрел пустые номера и стукнул кулаком по стене. Взор упал в окно, на крошечную фигуру, ковыляющую к лесу. Он поблагодарил Одноглазого Бога за то, что вовремя отрезал секатором пальцы на ногах возлюбленной.
Вейгел вылетел из гостиницы и помчался вдоль речушки. Тело Виктории Майоровой разрушалось, как он и сказал Бабе. Слабому телу не уйти далеко…
Родной запах плесени поманил. Расстояние между слугой и госпожой сокращалось. Пандора обернулась и вскрикнула.
– Я не злюсь, – примирительно промолвил Вейгел.
В две тысячи тринадцатом он был мечтательным пареньком, не пользовавшимся популярностью у слабого пола, романтиком, компьютерным задротом. Пандора пришла к нему ночью, босая, озябшая, пахнущая дымом – тогда Вейгел думал, что это просто Вика, что с Викой случилась беда. Но Лихо объяснило, дало Господний хлеб. Не крупицы его, которые лаборанты Бабы смешивали с пищевой содой и крэк-кокаином и продавали торчкам, чтобы их разум открылся Богу, чтобы Бог царствовал в их кошмарах.
Оно причастило Вейгела чистейшим хлебом, изменившим его навсегда. И похоже, оно проклинало себя за этот выбор.
– Ах вот ты где.
Тело Вики Майоровой упало на покрывало прелой листвы. Сколько таких «Вик» сменило бессмертное существо за столетия странствий и не думало, что окажется в заложниках у своего же слуги. При виде Вейгела отвращение отпечаталось на бледном женском лице, а левый глаз Вики-Пандоры вспыхнул в бессильной ярости.
– Не тронь меня.
– Повелительница… любимая… для вашего блага…
Вейгел обхватил холодные плечи Пандоры, заставил ее подняться на ноги, а когда она схватилась слабеющими пальцами за ствол березы, выкрутил обожаемую руку и ущипнул.
– Я купил тебе мороженое.
– Подавись. – Единственный глаз уставился на Вейгела из-за болтающихся прядей.
– Не заставляйте меня… – За одиннадцать лет он так и не определился, «выкать» повелительнице или «тыкать», и чередовал обращение. – Иди. Идите, милая…
Пандора споткнулась и упала бы, если бы не объятия слуги.
– Мне плохо.
Пересохшие губы покрылись трещинками и едва шевелились. Существо, называвшее себя Пандорой, застонало от боли. Оно хотело призвать на помощь: монахов, рыбаков, цирковых артистов, почтальонов, бесноватых, но все его апостолы были мертвы, погибала бренная плоть, и существо очутилось в плену у монстра, которого само же и породило. Оно рассмеялось бы, но в груди полыхал пожар.
– Будет хуже, – сказал Вейгел ласково. – Для вашего же блага.
7
Петр дождался, пока уснут подопечные, и устроился в канцелярии. Разложил на столе стопки распечаток, брошюры, принесенные Радимом, и Kindle, нашпигованный тематическим чтивом. Организм требовал стопку ликера, бокал пенного. Петр облизал шелушащиеся губы. Взгляд остановился на коробочках с таблетками для Гектора и компании. Принять, что ли, одну? Петр передернул плечами.
Содержимое ящика вернулось в его реальность вместе с паранойей. Теперь даже рабочее место вызывало страх. Из канцелярии Петр видел заброшенный дом напротив, пыльные, частично закупоренные картоном окна. Сорок два года прожив в Праге, Петр не замечал, сколько на центральных улицах заброшенных домов.
«Оно селится в пустоте, в пыли, в страданиях».
Квартира, отданная под пансионат, была такой большой. Шесть, нет, семь комнат, два туалета, различные кладовки и прачечные. Вдоволь места, чтобы спрятаться. А снаружи, между пансионатом и круглосуточным праздником туристов… Петр подумал о лестничной клетке за входной дверью, о лампочках, включающихся с опозданиями, о темноте за фигурными балясинами, о туннелях, ведущих в технические помещения, о запертых на ночь воротах, через которые в подъезд попадали конные повозки.
Засовы ничего не значат для Одноглазого Лиха и упырей-прихвостней.
Но даже сильнее нечисти Петр боялся предмета, находящегося в его рюкзаке. Ибо этот предмет был материальным воплощением черты, которую Петр пересек, отрезав себя от нормального мира. Пистолет. Швейцарско-немецкий SIG Sauer P226, девятимиллиметровый, черный, на пятнадцать патронов. Петр приобрел его в десятом году, попрактиковался, стреляя по банкам в лесу, и отправил на антресоль.
Жди, пока я созрею и соберусь вышибить себе мозги.
«Зброяк» – лицензия на покупку и скрытое ношение пистолета в государстве, где самооборона с боевым оружием была дозволена конституцией, – оформлялся быстро. Слишком быстро. Хотите устроить стрельбу на философском факультете университета или вы наркоман с суицидальными наклонностями и верите, что в саду дяди Томаша закопан дьявол? Распишитесь вот здесь и ступайте в оружейный магазин.
«Пан чиновник, однажды я принесу пушку и патроны в пансионат для аутистов. Это
