Лорел Гамильтон - Арлекин

— А почему на тебя не действует? — спросила я.

— Наверное, она за меня еще не бралась.

— Она взялась за Грэхема. Откуда она знала, что за него надо браться?

— Может, Соледад для нее шпионила.

— Да, верно, — кивнула я.

Натэниел подошел к нам — один.

— Куда Зебровски девался? — спросила я.

— Я его втравил в разговор о вечеринке, которую он дома устраивает. Спросил, что хочет его жена, чтобы мы с собой принесли. Кажется, его больше волнует наш приход втроем, чем он готов признать, потому что он отвлекся от твоего сверхсекретного разговора. Так что там на самом-то деле?

Я рассказала.

— Понимаешь, я боюсь, что каких бы копов я туда ни послала, она им мозги затрахает. Очень она тонко это делает — просто усиливает то, что ты и без того чувствуешь. Даже освященные предметы не активизирует.

— Да, потому что она ничего своего не вносит, — кивнул Натэниел.

— Как? — переспросила я.

Все мы повернулись к нему.

— Она не вносит в тебя силу — она дает больше силы тому, что в тебе уже есть. Может, потому и не срабатывают освященные объекты.

Я ему улыбнулась:

— И когда ты стал таким умным?

Он пожал плечами, но видно было, что польщен.

— Так что будет, если вызовем мы ребят из Мобильного Резерва, а она им мозги замылит? Я не могу гарантировать, что она не натравит их друг на друга, а вероятнее — на паству. И если я их вызываю, командование операцией они сразу берут на себя. Мы теряем контроль над ситуацией.

— Я не уверен, что сейчас он у нас есть, — сказал Мика.

— Спасибо! — огрызнулась я.

Он осторожно тронул меня за плечо:

— Анита, на самом деле ты пытаешься решить вот что: твоим резервом должна быть полиция или вампиры Жан-Клода с нашими оборотнями?

Я кивнула:

— Да, ты прав, совершенно прав. Именно это мне и надо решить.

— А Зебровски и его ребята ничего не заподозрят, если ты отсюда сбежишь? — спросил Натэниел.

— У меня почти полная свобода решать, как должен быть выполнен ордер на ликвидацию. Включать в операцию какие-либо полицейские подразделения я не обязана. Но Арлекин этот вопрос закрыл, так что вряд ли ордер здесь еще действует.

— Просто позор, что ты не можешь привлекать гражданских помощников и облекать их полномочиями, как в старых фильмах, — сказал Натэниел.

Я даже сумела изобразить смущение:

— Меня разочаровало, когда я узнала, что мне такого нельзя. Черт, это было бы так удобно.

— Что бы ты ни решила делать, это надо делать сейчас, — сказал Мика.

А я себя чувствовала парализованной. Не могла решить. Очень непохоже на меня в критической ситуации.

Я шагнула прочь от них обоих, чтобы прервать контакт, набрала побольше воздуху в успокаивающем глубоком вдохе, потом еще одном, еще одном. И мысль у меня была только одна: как из-за меня чуть не погиб Питер. И теперь он может стать ликантропом, в свои шестнадцать. А если погибнет Малькольм? Нет, никем рисковать нельзя. И невыносимо думать, что Зебровски может погибнуть, а я должна буду сообщить его семье. Или…

Меня встряхнули чьи-то руки, и вдруг передо мной оказались глаза Натэниела.

— Я чувствую это, — сказал он. — Она вталкивает в тебя сомнения.

Его руки крепко стиснули мне бицепсы, лицо стало таким целеустремленным — и я вдруг наполнилась уверенностью. Уверенностью, растущей из неколебимой веры. Он верил в меня, полностью и до конца. Я попыталась испугаться, что кто-то вот так в меня верит, но страх смыло мощным приливом этой веры. Он просто знал, что все, мною сделанное, будет правильно. Он знал, что я спасу Малькольма. Знал, что я накажу злых и спасу добрых. Просто верил — и никогда ничего столь успокаивающего, как эта вера, я не чувствовала. Где-то глубоко внутри у меня тоненький голосок вопил, что не в Бога он верит, а в меня, и снова я попыталась испугаться и бороться с этой верой, но не смогла. Я ощутила его уверенность, и сомнениям не было в ней места.

Поглядев на него, я улыбнулась:

— Спасибо тебе.

Он улыбнулся в ответ — той улыбкой, которая могла бы у него быть, обойдись с ним жизнь помягче. Только в последние месяцы появилась у него эта улыбка, и появилась благодаря мне. Мне и Мике.

Мика стоял рядом, но прикоснуться к нам не пытался.

— От тебя сила исходит волнами. Примерно такое же ощущение иногда бывает, когда ты касаешься Дамиана.

Я кивнула и снова повернулась к Натэниелу. Никогда я не задумывалась, что же я приобрела от того, что Натэниел стал зверем моего зова. От Дамиана, моего слуги-вампира, я получила самообладание, от точенное столетиями рабства у такого садиста-мастера, о подобном которому я даже не слышала — можете сами судить, что это за жуть должна была быть. Мне никогда не приходило в голову спросить Жан-Клода, что он получил от Ричарда. От меня — определенную беспощадность; мы в каком-то смысле удвоили свою естественную практичность. Когда переживем эту ночь, я спрошу, что союз с Ричардом ему дал.

А пока что я просто поцеловала мужчину, которого держала в объятиях. И не от желания поцеловала, хотя оно всегда есть, а потому что никто другой на свете не мог бы заставить меня так в себя поверить.

41

Я думала, мне сложно будет избавиться от полиции, но выяснилось, что со мной вообще никто играть не хочет. Кто-то нервно отворачивался, кто-то глядел открыто враждебно, кто-то в упор не видел. Никто не поинтересовался, куда мы с Микой и Натэниелом направились. Все это были не слишком знакомые мне люди, но все равно неприятно. То есть в данный момент было на пользу дела, но потом, для будущей работы с полицией — вряд ли.

— Они думают, что ты такая же, как мы, — шепнул Мика.

— И это для них так существенно? — спросила я.

— Очевидно, да.

Натэниел обнял меня за плечи, и мы прошли мимо людей, которые сюда пришли, потому что коп был ранен. Потому что я такая же, как они. А теперь по их лицам было видно, что я больше не такая. И это задевало мои чувства? Да, задевало. Но о своей репутации я буду заботиться потом, тут у меня битва неоконченная на носу.

Тут я сообразила, что чуть не вышла из больницы без той единственной полицейской поддержки, которую решила с собой взять: без Эдуарда и, как ни странно, Олафа. Черт, не хочется мне с Олафом быть в одной машине. Слишком там тесно. И, будто привлеченный мыслью о себе, он вышел из двери. Прямо за ним шел Эдуард, но Олаф успел на меня посмотреть. На миг я увидела его глаза голыми, не спрятанными — и от этого взгляда, от выражения его лица у меня дыхание сперло в груди. Много чего мне сегодня стоило бояться, но в этот миг я боялась только Олафа, по-настоящему боялась и до конца.