Догоняй! - Анатолий Уманский
По спине Джуна словно провели ледяным пальцем, не пропустив ни одного позвонка. Стало трудно дышать. Если бы мама и Юми превратились в подобные черные отпечатки, он кричал бы, пока кровь горлом не хлынет. Тэцуо же смотрел на то, что осталось от его родных, без единой слезинки; скорбь его была безмолвной, возвышенной. Протянув руку, он коснулся пальцами сперва большой, потом маленькой тени.
– Я боялся, что их смоет дождь, – сказал он. – Что они исчезнут и оставят меня совсем одного. Но они всегда здесь. Они поддерживают меня в моей борьбе.
– В какой борьбе?
Вместо ответа Тэцуо развернулся и зашагал к холму, жестом велев Джуну следовать за собой.
Ветер крепчал, качая бурьян, гром гудел над горизонтом. Джун зябко растирал оголенные плечи, чувствуя, как кожу стягивают мурашки, – не столько от порывов холодного ветра, сколько от страха.
Они остановились у подножия холма, густо заросшего мхом. Тэцуо провел рукой по склону и нашел едва заметную латунную скобу, торчащую прямо из земли. Ухватившись за нее, потянул со стоном. Тяжелая дверь, замаскированная во мху, бесшумно поднялась, открыв квадратный черный проем, откуда сразу повеяло затхлостью. Низенькие бетонные ступеньки спускались во тьму.
– Давеча бродил тут один чудак, доктор Нагаока вроде его зовут. – Тэцуо повернулся к Джуну, отряхивая ладони. – Роется в обломках по всему городу, собирает барахло всякое, изучает тени. Я послал его к черту. Чего доброго, он бы стал колупать скребком маму с Каори-тян… А если б нашел папино убежище, мне пришлось бы воспользоваться ножом.
– Ты бы его убил?
Тэцуо пожал плечами:
– А нечего всюду совать свой нос.
– Из-за старого убежища?
– Отец не зря его сделал тайным. Он велел мне прятаться там, если янки придут, и продолжить войну. Он был настоящим самураем, мой папа.
Джун начал понимать, зачем Тэцуо показал ему убежище и почему называл братом.
– Мой папа был водителем трамвая, – сказал он. Сам не зная зачем. Это прозвучало как вызов.
– Но американцы все равно убили его. Пришли и сожгли, вот так! – Тэцуо звонко щелкнул пальцами. – А знаешь, как Горо заработал свои ожоги? Он с братом и отцом был в лодке, когда грянул «пикадон». Отец успел столкнуть их в воду, а когда они вынырнули, лодка превратилась в огромный костер, и Горо, спасая отца, полез прямо в огонь… Мы все обожжены этим пламенем, Серизава, и оно не погаснет, пока мы не победим или не умрем.
– Война закончилась, – сказал Джун. – Мы проиграли.
– Это те слюнтяи решили, что она закончилась! – Глаза Ясимы горели фанатичным огнем. – Пока мы живы, пока у нас есть руки, ноги и зубы, чтобы вцепиться в горло врага, война продолжается!
– Ради чего?
Тэцуо невесело усмехнулся:
– Так они и доберутся до тебя, Серизава. Уничтожив не тело, но дух. Убедят, что борьба лишена смысла, что они непобедимы, что жить можно только по их представлениям, что хорошо, а что плохо! Они внушат нам чувство вины перед всем миром, незаметно подменят нашу культуру своей, научат стыдиться собственной истории и презирать традиции, набьют детям головы гуманистическими и пацифистскими бреднями, над которыми сами смеются! Они даже отстроят нам города, но гулять по их улицам будут ручные обезьянки-кривляки, рабски подражающие каждому жесту своих заокеанских хозяев. А помогут им в этом предатели вроде Синдзабуро. Я слышал, ты беседовал с ним?
– Он просил рассказать про Рин…
– Больше не болтай с газетчиками, Серизава. Патриоты все по тюрьмам, остались только продажные борзописцы да прирожденные изменники, – уже спокойнее сказал Ясима. Подмигнув, он достал из кармана латунную зажигалку. – Хочешь посмотреть, что там внизу? Тебе понра– вится.
Джуну совершенно не хотелось спускаться под землю, но над головой угрожающе рокотало и тяжелые капли дождя уже шелестели в траве. Он покорно последовал за Ясимой в темноту. На лестнице запах тления сделался так силен, что им можно было подавиться.
– Закрой дверь, – велел Тэцуо, не оборачи-ваясь.
Джун потянул за скобу на обратной стороне двери. Прежде чем та захлопнулась, обрубив сумеречный свет, на землю с шипением обрушились струи дождя.
Тэцуо вручил Джуну зажигалку и спустился по лестнице. Мальчик высек язычок пламени и двинулся следом.
Ему в жизни не приходилось видеть такого основательного убежища. Не дыра в земле, обшитая досками и худо-бедно подпертая деревянными брусьями, а настоящий бункер, отделанный бетоном и стоивший, надо думать, немалых денег. Дрожащий свет озарил стеллажи с консервами, постель, разложенную у стены, на которой, судя по вмятине, спал Тэцуо, керосиновую лампу на столике…
Сам Тэцуо уже сидел на корточках над каким-то длинным предметом, накрытым простыней. Очертания этого предмета подозрительно напоминали человеческое тело.
– Я привел тебя сюда, – сказал Тэцуо, – чтобы показать пример настоящего мужества.
Он взялся за край простыни и сдернул ее. Джун ахнул и отшатнулся к лестнице.
Под простыней на кафельном полу ничком распростерся скелет.
Он лежал, вывернув шею и уставясь зияющими глазницами в стену. Распяленные челюсти, казалось, кусали плитку, обгоревшие лохмотья мундира едва прикрывали голые кости. Левая рука, согнутая в локте, торчала паучьей лапой, уперев костяную ладонь в пол, правая, вытянутая вперед, покоилась на стальных ножнах меча син-гунто, словно мертвец из последних сил кому-то его протягивал.
– Кто это? – прошептал Джун.
– Скорее всего, кто-то из отцовских товарищей, иначе откуда ему было знать о нашем тайном убежище? Я назвал его капитаном Фудзиварой. Он умирал в темноте, один-одинешенек, крысы сточили его до костей, но меча из рук он не выпустил. Американцы не смогли наложить на его оружие свои грязные лапы!
Джун представил, как горящий человек врывается в бункер, захлопывает крышку, отсекая путь ревущему пламени, и валится на пол, воя от боли. Как корчится гигантским обожженным червяком, скрипит зубами и колотится лбом об пол, оставляя на кафеле лоскуты кожи, но упорно сжимает в кулаке меч. Как, обессилев, лежит в темноте, терзаемый жаждой, не в состоянии покинуть укрытие, ставшее ему могилой. Возможно, он был еще жив, когда крысы выскальзывали из вентиляционных отверстий и с писком стекались к нему, чтобы урвать кусок отравленной плоти и унести с собой…
А Тэцуо преспокойно спит рядом с его останками! Он даже не попытался уложить скелет чин по чину, сложив руки на груди.
Огонек погас, погрузив бункер во тьму. Тэцуо это, похоже, ничуть не смутило: должно быть, он наловчился видеть в темноте, как кошка.
– Но… разве хорошо, что он лежит здесь? – спросил Джун с дрожью в голосе. – Почему
