Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– Знаю, потому что одна у меня дома.
– Как?!!
– Хотите, я вам покажу?
– Покажете? Конечно, хочу! Но зачем вы сказали мне об этом? Что, если я захочу ее украсть или рассказать кому-то о том, что она у вас? Не боитесь?
– Но вы же не расскажете? – спросила Валя, пытливо вглядываясь в его лицо.
– Нет, но… Вы же меня совсем не знаете. Вдруг на моем месте оказался бы другой, испорченный, человек, что бы вы стали тогда делать?
– Знаете, я почувствовала, что вам можно рассказать. К тому же я хочу от нее избавиться, и если вы решитесь ее украсть, то я буду только рада.
Эти слова его насторожили. Но он не придал им значения. Что-то внутри него жаждало взглянуть на шестую, утерянную и загадочную, картину.
– Пойдемте же скорей! – вскричал он и, взяв ее под локоть, потянул из толпы к открытым дверям, ведущим в просторный, залитый ярким светом холл. Валя едва поспевала за ним.
Они выскочили на улицу, вечерняя прохлада окутала их, но не смогла остудить его пылающего желания немедленно увидеть картину. Дойдя до угла здания, он вдруг резко остановился, уставившись на тут же припаркованный черный автомобиль. Ему показался он неожиданно знакомым.
– Что? – как-то испуганно прошептала Валя.
– Машина, – неопределенно и в то же время раздосадовано ответил он. Не отпуская локтя Вали, он запустил руку в карман своего серого плаща и что-то нащупал. При неверном желтом свете фонарей он рассмотрел, что это ключи от автомобиля. Оглядевшись по сторонам, как вор, он подошел к черной машине и попытался открыть ее найденными ключами. К его удивлению, это получилось.
– Садитесь, Валя, это моя машина, – произнес он, по-прежнему продолжая ее удерживать за локоть.
– Так… вы мне не даете.
– Ах да, где же мое дружелюбие? – Он нервно улыбнулся, но улыбка эта коснулась глаз его безумной тенью. Он открыл переднюю дверцу со стороны пассажирского сиденья и жестом руки пригласил Валю сесть, что она послушно и выполнила. Затем быстро обогнул машину и занял место за рулем. Минуту провели в тишине и без единого движения, как вдруг его руки потянулись к бардачку и открыли его. Там лежала пачка «Мальборо».
– Вы курите? – поинтересовался он. «А я разве курю?» – пронеслась в голове мысль.
– Бывает, да.
– Хотите сигаретку?
– Да, пожалуй что и можно.
Он раскрыл пачку и вынул две длинные и утонченные сигареты. Одну сразу же прикурил с помощью обнаруженной также в бардачке серебряной зажигалки с монограммой «В. Е.», другую передал Вале. Салон сразу же наполнился белыми и плотными клубами дыма. Время тянулось.
– Ладно, какой адрес?
– Гороховая улица, поедемте туда, припаркуемся, а до дома дойдем пешком.
Его рука невольно потянулась включить радио. Зазвучала песня Высоцкого «День рождения лейтенанта милиции».
– Откуда у вас такие сигареты? Зарубежные, что ли?
– Зарубежные. Не помню.
Он сделал радио погромче, и звуки песни заглушили уличный воскресный шум:
– «Давайте ж выпьем за тех, кто в МУРе, за тех, кто в МУРе, никто не пьет…»
Все это было так странно, так противоестественно. Они ехали в Гороховую улицу, молчали и слушали Высоцкого, который почему-то вдруг стал ему очень нравиться. Небо постепенно темнело, а вскоре стало совсем черным.
– А имя-то у вас какое? Как вас зовут?
– Евгений я, Женя, если по-простому. Вот, – испытывая какое-то воодушевление, соврал он и тут же почувствовал: имя стало родным, как будто он всегда его носил.
Въехали в Гороховую улицу, остановили машину, вышли на свежий воздух и все так же – под руку – пошли к указанному Валей дому. Поднялись в четвертый этаж.
– Здесь. Сейчас. – Валя склонилась над своей сумочкой, выискивая ключи. Но как будто она делала это нарочно, как будто разыгрывала сценку в школе: пыталась найти тетрадь с домашним заданием в своем портфельчике перед учителем, которой там точно не было, ведь домашнее задание не сделано. Затем она смущенно посмотрела на Женю и, опустившись на корточки, подняла коврик и вытащила из-под него связку ключей. – Вечно забываю, – пожимая плечами, постаралась оправдаться Валя с виноватой улыбкой на лживых губах.
Вошли. В коридоре темно, хоть глаз выколи.
– Сейчас, сейчас, – приговаривала Валя, – только нащупаю выключатель. Свет, тусклый и унылый, озарил квартирку, ужасно тесную и захламленную. – Пройдемте в комнаты, там картина. – Голос ее задрожал: то ли от страха, то ли от волнения – Женя не разобрал. По пути в гостиную он отметил, какой царит в этом помещении затхлый, нежилой запах, словно окна уже очень давно не открывали. Валя шла впереди, он – чуть отстав. Незаметно для нее он провел пальцем по серванту и обнаружил, что все покрыто толстым слоем почти черной пыли.
– Вот. Она. К-картина, – неровно дыша, прошептала Валя, тихо и почти неразличимо.
Он подошел ближе и сдернул с холста, прислоненного к стене, покрывало, подняв ворох удушливой, забивающейся в ноздри пыли. Его глазам явилось темное, неотреставрированное полотно, изображение на котором было почти невозможно разобрать. Нахмурившись и склонившись над картиной, Женя силился разглядеть…
– Фух, наконец-то! – радостно и с облегчением воскликнула Валя. – Гора с плеч долой! – И… она засмеялась истерическим, то затихающим, то безудержным, то и вовсе беззвучным смехом.
Картина изображала трех мужчин, игравших в карты где-то в кабаке. Один из них отсчитывал проигранные деньги, другой курил толстую папиросу, а над третьим нависла простоволосая женщина, лицо которой было искажено в ужасной, нечеловеческой гримасе, она вцепилась своими острыми длинными пальцами в шею мужчины, по которой струйками сбегала густая алая кровь…
Вдруг в голову Жени ударило, сердце пошло вскачь, и, чувствуя какой-то дикий, животный страх, он схватил Валю за плечи и затряс:
– Что ты наделала!? Что ты наделала!?
Валя продолжала задыхаться от беззвучного смеха, все ее тело мелко дрожало, а голова безвольно болталась каждый раз, как он встряхивал ее хрупкую фигурку.
– Дурак! – разлепила она сухие губы. – Какой несчастный дурак! Мужчины никогда не боятся женщин – это вас всегда и губит!
Щелчок – и страх перестал обуревать его, как если бы кто-то нажал на кнопку, зато так же неожиданно нахлынула волна безумной и неконтролируемой ярости. Женя с невероятной силой, о которой прежде не подозревал, ударил Валю головой об стену. Смех оборвался, установилась звенящая тишина.
Глаза Вали, наполненные крупными слезами, отразили неподдельный ужас и крайнее изумление – боль отрезвила ее мгновенно.
Он ударил ее вновь. Она визгливо закричала, тогда он ударил еще и еще. Ее глаза закатились, и остались видны лишь одни белки.
Валя вся обмякла в его руках, из ее
