Жестянка 2 (СИ) - Денисов Вадим Владимирович
Тихо играла мандолина, какой-то парнишка ловко перебирал струны, надо же! Не всё они забыли и утратили, не всё! Нет, дикими их называть будет неправильно. Просто община не смогла вовремя приспособиться к жестокой реальности и откатилась слишком далеко.
Все они чего-то ждали.
— Я с балкона посмотрю, там видно больше, — предупредил Мустафа и бесшумно ушёл на кухню.
— Осторожней там, — прошипел я вслед на автомате. Положение обязывает.
Звук мандолины прекратился, в мизансцене появились новые действующие лица, подтащившие к центру пару мешков, факела и большую флягу. Ага, будут квасить.
Это были двое весьма приметных мертвяков, один краше другого.
Первый худой, под метр восемьдесят пять ростом, с вытянутой лошадиной физиономией и глубоко посаженными недобрыми глазами. Очень недобрыми. В расстёгнутой брезентовой куртке с обрезанными рукавами и выцветшей эмблемой того самого «Дорстройкомплекта», что на плакатике, в обрывающихся грязной бахромой ниже колен карго-штанах и изношенных ботинках. Тип обманчиво похож на обычного провинциального работягу, но даже беглого взгляда достаточно, чтобы определить: к рабочему классу этот субъект никакого отношения не имеет, скорее к классу бандитскому.
На кожаной поясной петле кавказский кинжал-кама. Где только взял такую страсть… Волосы стянуты широким кожаным ремешком, в ухе крупная костяная серьга. Пират какой-то.
Напарник недоброго ростом пониже, поплотнее, с одутловатым лицом, на котором отпечатались все мыслимые пороки. Он часто морщился, переступал с ноги на ногу и резко дёргался вперед, как перед броском, словно вот-вот распсихуется. И такая же незамысловатая одежда: грубый жилет из плохо обработанной кожи буйвола, широкие чёрные штаны, заправленные в лёгкие матерчатые сапоги. Но самое интересное, на нём была туника или самопальная футболка.
И что б я лопнул, если не из зелёного парашютного шелка!
Левая рука всё время теребила ухо, правую кисть оттягивал широкий и тяжёлый браслет. Огнестрельного оружия и здесь не вижу. На поясе — маленький топорик Fiskars с пластиковой рукоятью. Между прочим, топор на теле как маркер — человек действительно умеет пользоваться инструментом и применяет его во многих ситуациях. В том числе и как оружие. Это вам не ножик, который может нацепить на пояс кто угодно.
Общий вид тревожных дружков, как и собравшейся на ночном сходняке публики, был диковатый, что подтверждало рассказы сталкеров о мертвяках. Но было ясно: не всё здесь так однозначно и просто. Это всё-таки люди, значит, в принципе, с ними можно разговаривать и о чём-то договариваться. Ну да, если в принципе…
Долго вы там будете возиться?
Словно услышав это, приятели подняли принесённые мешки и спокойно вытряхнули содержимое на землю. Меня тут же замутило, а за спиной послышались омерзительные звуки рвоты — в нарушение приказа Пикачёв прокрался, чтобы тоже посмотреть на представление и теперь согнулся в жестоком спазме. Что ж, посмотрел.
Это были человеческие головы.
— Фишка… — зло прорычал я, и Спика, всё так же согнувшись и вздрагивая от спазмов, зашагал к выходу. Ну что, Семён, всё ещё горишь желанием подрезать бронетранспортер удалым наскоком?
А я продолжил наблюдение за каким-то жутким языческим ритуалом. Как там Мустафа на балконе, удержался или тоже гнётся?
Обе головы принадлежали мужчинам.
Палач, что пониже, легонько толкнул одну из голов сапогом, но тут же выхватил от кореша крепкий подзатыльник. Тем временем двое мужиков из числа зрителей деловито подтащили поближе два заострённых шеста. Да не, не может быть…
— Пипец! Глазам не верю! — прохрипел сбоку Мустафа, вытирая рот куском обоев.
Значит, не удержался.
Можно ли было применительно к происходящему сказать, что головы были свежие? Всё равно скажу: да свежие они были, свежие, и от этого становилось только гадостней и тоскливей. Господи, кого они поймали и почему так жестоко с ними обошлись?
Первую голову насадили достаточно легко и быстро, опытно, а вот со второй вышла заминка. Что-то там не лезло. Тогда высокий схватил голову за волосы и с силой начал натягивать её на кол. А один из зрителей принялся ему помогать, удерживая кол под углом на манер медвежьей рогатины и уперев другим концом в землю.
Что-то хрустнуло.
— Не бывает такого, — выдохнул Хайдаров.
— Бывает, Мустафа… Ещё в СССР предателей и военных преступников публично вешали на городских площадях, и потом они долго висели для всеобщего обозрения. Иди-ка ты Спику смени, продышись.
Ну, а я-то почему относительно спокойно всё это воспринимаю, неужели уже видел нечто подобное раньше? Проклятье, ничего не могу вспомнить! В Африке? Чёрт, Африка-то почему в голову влезла… Нет, опять ничего не получается. Впрочем, это и хорошо, что не могу вспомнить.
Наконец палачи справились со своим страшным делом и, заунывно бубня что-то под нос, начали вкапывать адские шесты чуть в стороне от центрального очага. Народ загалдел, начал вразнобой подпевать и потянулся к алюминиевой фляге. В костёр подкинули сухих ветвей, взметнувшее пламя озарило всю площадку.
В ночном воздухе запахло жареным, но аппетита это не вызвало.
— Они что, человечину начнут жрать? — испуганно спросил Мустафа.
Я присмотрелся к женщинам, колдующим у костра.
— Нет, это какие-то рябчики.
— Успокоил, хотя бы не людоеды, — с облегчением выдохнул напарник.
— Не торопись, мы ещё не видели десерт.
— Бля-я…
Кем были эти несчастные?
Вряд ли они из местных жителей. В таких маленьких общинах жизнь своих ценится очень высоко, ведь замену выбывшему взять неоткуда. Виновного даже в серьёзном преступлении могут жестоко наказать, на какое-то время сослать для исправления на выселки, где он будет обязан приносить пользу и выть от одиночества. Могут перевести до конца жизни в парии, самую низшую касту отверженных и бесправных. Но убивать не станут.
Значит, на кол насажены головы пришлых. Кого именно? Известные отшельники в силу своей идеологии живут в строгом одиночестве, а не парами. Промысловики общин? Вряд ли, тревога поднялась бы быстро, ведь они часто сдают добычу.
Кто-то из особенно отважных сталкерят?
Или же это были очередные пропавшие велосипедисты?
Страшная участь…
…Проехав много часов под палящим солнцем и дождями, они наконец-то сделали полноценный привал, с аппетитом пообедали, может, даже выпили. Их интриговал чуждый самой Жестянке абрис заброшенного города вдали, не отпускало предчувствие необыкновенного открытия. Отличный вид! Молодые сердца прекрасно себя ощущали и вовсе не слышали запаха приближающейся смерти — напротив, надеялись выйти из игры победителями и стать в обществе успешными, уважаемыми людьми — ведь это же самый верный способ добиться всего и сразу, не так ли?
Эти двое не собирались скитаться в рискованных поисках удачи вечно. Будет хороший рывок — и весь мир в кармане! Сидя у костерка, они строили планы богатой и красивой жизни — не такой, конечно, как в голливудском кино: с дорогими шерстяными костюмами из мастерских на Сэвил Роу, умопомрачительными интерьерами особняка на Клязьме, слугами, по щелчку несущими на мельхиоровых подносах наполненные холодным шампанским бокалы и ослепительной красоткой из Берлина в das Kleine Schwarze von Chanel.
Нет, так, конечно, не выйдет, ведь на Жестянке это пока невозможно. Но не велика беда, и без этих буржуазных вывертов им до конца жизни хватит хорошей выпивки, вкусной еды и красивых женщин из «Полуночного экспресса».
Слаженная приключенческая двойка, опьянённая удачным до сей поры путешествием, мотивированная, вооружённая огнестрельным оружием и копией обрывка верной карты, рвалась к новой жизни и свято верила в успех.
И хотя друзья ещё существовали физически — острили, пикировались, с удовольствием жевали жестковатых рябчиков и делились сокровенными желаниями, они уже были мёртвыми — мертвецами от рук мертвяков — и изменить ничего не могли.
