Паромщик - Джастин Кронин
Я несу Кэли в дом. Я настолько промерз, что почти утратил чувствительность. Мысли превратились в густой суп. Элиза что-то мне кричит, но я не разбираю слов. Я укладываю дочь на пол. У Кэли кровь на щеке. Откуда взялась кровь? Вскоре я нахожу ответ: малышка порезалась. Рана большая, от правого виска до уголка рта. Как она сумела порезаться? Вскоре становится понятно. Борта бассейна отделаны натуральным камнем, шершавым и в некоторых местах даже острым. Должно быть, она порезалась, когда падала.
– Проктор, она не дышит! – Лицо Элизы перекошено от ужаса. Она находится в невменяемом состоянии и вряд ли понимает, что делает. Стоя перед Кэли на коленях, она сжимает ладонями лицо дочери и начинает трясти ее. – Кэли, малышка, давай просыпайся!
Когда-то меня учили делать искусственное дыхание и массаж сердца. В средней школе был курс по оказанию первой помощи. Летом мы выезжали на практику, где болтали с девчонками и всматривались в озерную гладь – не нужны ли мы где-нибудь? Нам так и не довелось никого спасти, однако навыки не забылись. Я опускаюсь на колени, зажимаю Кэли носик, наклоняю ей голову и прижимаюсь своим большим неуклюжим ртом к ее маленькому ротику. Губы Кэли холодны, тело неподвижно, без признаков жизни. Одна часть меня знает это, другая – нет. Дважды повторенное дыхание рот в рот, двадцать нажатий на грудную клетку. Я повторяю это снова и снова. Элиза воет, умоляя вернуть Кэли к жизни. Буря продолжает бушевать. Ветер обстреливает стены дома всем, что сумел поднять с земли. Где-то звенит разбитое стекло. Я вошел в зону абсолютного безумия. Мне кажется, что я стою на сцене, устланной темными крыльями. Зрительный зал пуст. Свет единственного прожектора слепит мне глаза. Я надавливаю Кэли на грудь и вдуваю воздух ей в рот, снова надавливаю и вдуваю. Малышка не подает признаков жизни и не дышит. Никакой надежды, однако я не могу сдаться. Кэли, вернись ко мне!
– Директор Беннет!
Кэли, не уходи!
– Директор Беннет, вы здесь?
У меня что-то с горлом; кажется, оно опухло. Во рту – горький химический привкус. Я пытаюсь сглотнуть, но кажется, будто в горле застрял кулак. Я начинаю задыхаться. Животный ужас сжимает мне сердце. Элиза! Помоги мне!
– Вам нужно всего лишь открыть рот и дышать.
Я давлюсь, хриплю, молочу руками и ногами. Судорога сводит тело, словно оно собирается чихнуть. Изо рта и носа выплескивается вязкая жидкость. Я кашляю, снова давлюсь, потом меня выворачивает.
– Так лучше, директор Беннет. Вам надо дышать, и только.
Кто это обращается ко мне по имени? Может, это Бог? И свет! Нестерпимо яркий, терзающий глаза. Все равно что смотреть на ярчайшее из солнц.
– Алле-оп!
Меня поднимают, потом снова укладывают. Подо мной клацают колесики. Меня куда-то везут на каталке. Желудок сводит от позывов к рвоте, голова кружится, как у пьяного. Холод сменился новым ощущением – легкими прикосновениями ко всем частям тела, словно там разгуливает целая армия муравьев. Боясь нового удара света по глазам, я приоткрываю их, совсем чуть-чуть. Надо мной проплывает потолок, но что это за потолок?
– Ну вот и приехали.
Меня опять поднимают и перемещают на другую поверхность. Ощущения, которые я сейчас испытываю, мне не с чем сравнить. То, на чем я лежу, принимает форму моего туловища, рук и ног. Давление равномерно распределяется по всему телу. От поверхности исходит приятное тепло, согревающее меня до самых костей. Я чувствую укол. Похоже, в мое предплечье ввели иглу.
– Отдыхайте, директор Беннет. – Голос звучит тише. Наверное, тот, кто говорит со мной, отошел. – Худшее позади. Вскоре вы почувствуете себя лучше.
«Постойте! – кричит мой разум. – Верните меня обратно! Я должен ее спасти. Я должен спасти Кэли!» Однако я не могу произнести ни слова. Дверь закрывается, и я остаюсь один.
Кэли!
Тишина. Темнота. Я плачу.
30
Сначала вода, потом огонь.
Она находит лестницу и вылезает на причал, попав в полосу сильного жара и дыма. Повсюду гудит и трещит пламя пожара. Раскаленные угли взмывают вверх, и жаркий ветер подхватывает их. Он и сам наполнен пламенем. А сверху падают груды пепла, похожие на крупные серые снежинки. Она бредет вдоль причала, стараясь не обжечь босые ноги. Туфли она потеряла еще у того люка, где Проктор и другие выбирались наверх. Она помогла Проктору, а сама снова нырнула в воду. Чтобы не задохнуться от дыма, она прикрывает нос и рот мокрой рубашкой.
Вот и проход, выводящий на улицу. Люди оцепенело стоят вдоль тротуаров и смотрят на пульсирующее оранжевое зарево, занимающее почти все небо. Есть и те, кто торопится убежать от огня; многие тащат на себе малолетних детей и узлы с пожитками. Почему-то молчат сирены. И пожарные до сих пор не появились. Наверху принято решение: пусть все сгорит. Не важно, кто его принял, Каллиста или вся Коллегия. Ждать помощи бесполезно.
К восходу солнца она добирается до места встречи – старого заколоченного склада, второй этаж которого переделан под квартиры. Сейчас они пустуют. Она огибает здание и входит в комнату на первом этаже. Мебели нет. Обои на стенах содраны до штукатурки. Она опускается на корточки и разглядывает следы на пыльном полу.
Сзади на пол падает тень. Мгновение страха. Она вскакивает, потом облегченно вздыхает. Это Стефано.
– Все наши выбрались? – спрашивает она.
– Мы потеряли Паппи, – отвечает Стефано.
– Что значит «потеряли»?
– Было темно. Он был с нами, а потом раз – и его нет. Это все, что я знаю. – Он
