Паромщик - Джастин Кронин
Эту одежду наверняка оставили для нее. Тия расстегивает молнию комбинезона и влезает в него. Ткань, мягкая и эластичная, имеет рельефную текстуру и прекрасно облегает тело. Тия присаживается на кровать и надевает сапоги из той же губчатой ткани, что и комбинезон. Кажется, это даже не сапоги, а носки, но, надетые на ноги, они сразу твердеют и сидят как настоящая обувь.
Тия подходит к двери. Ручки нет, но рядом, на стене, она замечает маленькую панель без каких-либо обозначений. Когда Тия подносит к панели руку, дверь с легким шипением убирается в стену, открывая проход.
Она высовывает голову и видит коридор, который тянется в обе стороны. Постояв у порога, она выходит в коридор. Дверь комнаты закрывается. В этот момент уши Тии улавливают слабый пульсирующий звук, напоминающий удары сердца. Она вертит головой, пытаясь определить, откуда он исходит. Звук словно идет отовсюду. Вскоре она замечает еще одну странность: пол коридора – не плоский, как обычно, он слегка загибается вверх с обеих сторон. Получается нечто вроде чаши, на дне которой стоит Тия.
Она выбирает направление и идет. Коридор под ногами поднимается, но ощущения подъема почему-то нет. Кажется, будто она застыла на месте, а коридор движется мимо нее. Вокруг тихо, если не считать ее мягких шагов и этого вездесущего звука.
Впереди появляется чья-то фигура. Тия останавливается, затем осторожно приближается. Фигура явно мужская. На мужчине такой же белый комбинезон, как и у нее. Он стоит к Тие спиной. Она слегка кашляет. Мужчина не реагирует. Тогда она кричит:
– Привет!
Мужчина не поворачивается. Чувствуется, что он поглощен своими мыслями. Тия подходит ближе и останавливается футах в двадцати от него.
– Квинн, это ты?
Он оборачивается. Мужчина, стоящий перед ней, – действительно Квинн, ее старый друг. Однако в глубине души ей кажется, будто она смотрит на совершенно незнакомого человека. Он тоже выглядит старше: в бороде заметна проседь. И в то же время он выглядит более здоровым и мускулистым, чем прежний Квинн. Глаза ясные, без признаков усталости.
Квинн щурится на нее.
– Ты выглядишь по-иному, – говорит он, запрокидывая голову.
– И ты тоже.
Некоторое время они молча смотрят друг на друга.
– Где мы? – спрашивает Тия.
– Это ты привела меня сюда.
– Но у тебя такое чувство, что ты знаешь, где мы. Ответ вертится у тебя на кончике языка.
– Да. – Квинн снова умолкает, затем спрашивает: – Ты помнишь корабль? Я не про «Синтию», а про другое судно, гораздо более крупное.
Квинн прав: корабль действительно был. Тия вспоминает, как плыла по безбрежному сине-черному морю и вдруг на фоне неба возник силуэт корабля. Помнит она и то, как удивительно легко было плыть: движения почти не требовали усилий. В кормовой части была лестница, она быстро поднялась на корму, успев прочитать название судна…
– «Ораниос», – удивляясь сама себе, говорит Тия и смотрит на Квинна. – Корабль назывался «Ораниос»?
– Да.
Вспоминается еще кое-что.
– На борту была женщина. Врач. Она приготовила мне чай.
– Доктор Пэтти.
– Она показывала тебе газету? Помню крупный заголовок о…
– О кризисе. «Кризис вступает в новую фазу».
Они снова умолкают, будучи не в силах объяснить эти факты.
– А ты была еще где-нибудь? – спрашивает Квинн. – В смысле, кроме корабля.
– Ты о чем? – Квинн не отвечает. Он умалчивает о чем-то. Тия видит это по его лицу. – Квинн, поясни.
Проходит еще несколько секунд.
– Это может показаться бредом, но думаю, что я встретился со своей матерью.
– С приемной матерью?
– Нет, Тия. С моей настоящей матерью. – Упоминание о матери выводит Квинна из равновесия, и ему требуется время, чтобы взять себя в руки. – Мы были в больнице. Я сидел на кровати и держал мать за руку. Я знал, что она умирает. Она почти облысела, кожа стала как бумага. Я думал, она не проснется, но потом она открыла глаза и улыбнулась мне. Эту улыбку я никогда не забуду. «Ты – мой хороший мальчик, – сказала она. – Мой очень хороший мальчик. Я так тобой горжусь». Я потянулся, чтобы обнять ее, но ее уже не было. Она просто… ушла из мира живых.
Квинн не в состоянии продолжать. Тия не знает, что́ сказать ему и надо ли что-нибудь говорить. Она никогда не видела Квинна таким. Она протягивает к нему руку, но он пятится и поднимает свои, чуть ли не в панике.
– Я в полном порядке, – говорит он и тут же повторяет: – Я в полном порядке.
Тия ждет.
– Это место, – наконец говорит Квинн.
– Знаю, – кивает она.
– Это…
– Да.
Квинн смотрит в один конец коридора, затем в другой, что-то прикидывает, потом говорит:
– Идем.
– А-а, директор Беннет. Вы проснулись.
Я лежал на кровати. Я не знал, где и каким образом вернулся в сознание. Возможно, я провалялся в этом месте несколько часов. В голове было пусто; ни одной мысли. Болело все тело.
– Скажите, директор Беннет, как вы себя чувствуете?
В поле зрения появилась чья-то фигура. Я заморгал, прогоняя сон, и увидел лицо. Да не просто лицо. Челюсть боксера, широкий мужской лоб, сверкающие глаза, заискивающая улыбка лакея, всегда готового услужить.
– Бернардо? – удивился я.
Это был он и не он. Лицо его было жестким и неестественным, как у манекена, а тело оставалось человеческим только до пояса. Дальше начинался шарнирный механизм, как у сервофаксов.
– Рад, что вы меня помните, директор Беннет. Прекрасный знак.
Мой распухший язык едва ворочался внутри пересохшего рта.
– Я на Питомнике?
В недрах механического тела Бернардо что-то слегка заверещало.
– Я ничего не знаю о Питомнике. А вы сейчас находитесь в зоне выздоровления.
Выздоровления после чего? Я попытался напрячь память, однако вспомнил лишь какой-то корабль или лодку.
– У вас дезориентация, – продолжил Бернардо. – Не волнуйтесь, это скоро пройдет.
– Помоги мне встать, – прохрипел я.
– Директор Беннет, вам следует лежать. С вашего позволения…
– Ты же мой сопровождающий. Забыл?
Из нутра Бернардо донеслось новое верещание. Голова задергалась, как у птицы.
– Сэр, что это значит – ваш сопровождающий?
Беседовать с ним было бессмысленно.
– Не важно. Я сам.
Мне действительно следовало лежать. Едва я приподнялся на локтях, как мозг заколыхался внутри черепной коробки, а комната тошнотворно накренилась вбок.
– Директор Беннет, принести вам тазик?
Я сглотнул. В горле царапало, рот был полон отвратительной горечи.
– Спасибо. Обойдусь, – буркнул я.
Волевым усилием я перевел туловище в вертикальное положение, одновременно попытавшись спустить ноги на пол. Шансов сделать это и не потерять сознание было пятьдесят на пятьдесят, но едва мои босые ступни коснулись пола, как в голове наступило прояснение. Я вдруг обнаружил, что совершенно гол.
