Паромщик - Джастин Кронин
Я понял, что речь идет о газете, которую доктор Пэтти читала до моего появления. Оказалось, что она лежит на соседней банкетке. Я потянулся за ней. Мне вдруг стало еще холоднее; как-никак я надел халат на голое тело, и он оказался не настолько теплым, как я думал. Захотелось поскорее глотнуть горячего чая. Я развернул газету, ожидая увидеть экземпляр «Проспера таймс». Однако то была «Ю-Эс-Эй тудей». Крупный заголовок гласил:
КРИЗИС ВСТУПАЕТ В НОВУЮ ФАЗУ
● Разрушительные бури и лесные пожары множатся, угрожая всем континентам.
● Нехватка продовольствия становится повсеместной, миллионы людей снимаются с насиженных мест.
● Наблюдается рост беспорядков во всех крупных городах страны.
● Климатические изменения ускоряются. Власти предупреждают о «точке невозврата».
– Есть что-нибудь интересное? – донесся до меня чей-то голос.
Но почему «чей-то»? Естественно, это была доктор Пэтти. Я даже не ответил ей, потрясенный тем, что прочитал. Меня бил озноб. Пальцы одеревенели. Я одновременно хотел и не хотел читать дальше. Заголовки, кричавшие о катаклизмах, и притягивали, и отталкивали, однако меня поражало не это. Глаза скользили по строчкам, но каждая фраза тут же исчезала из памяти, едва я брался за следующую. Мозг удерживал лишь отдельные разрозненные слова и некоторые предложения. «Одичание»… «Массовый голод»… «Экологический коллапс»… И самое ужасающее: «Катастрофа, грозящая вымиранием».
– Я не могу это читать, – сказал я вначале себе, затем доктору Пэтти, подняв голову от страницы. – Почему я не могу это читать?
Однако доктора Пэтти рядом не было.
Свисток возвестил о том, что закипает чайник. Я встал, прошел на камбуз и погасил газ. Стало тихо, отчего внезапное исчезновение доктора Пэтти показалось еще более странным и пугающим. Куда она могла уйти? А если ей понадобилось уйти, почему она оставила чайник на плите?
– Доктор Пэтти! – крикнул я. – Куда вы ушли?
Над головой послышались шаги. Значит, она поднялась на палубу. Я выдохнул и только теперь сообразил, что все это время задерживал дыхание. Мне совсем не хотелось остаться на корабле одному. Испытывая одновременно облегчение и раздражение, я поднялся на корму. Доктор Пэтти сидела, свесив ноги за борт. Значит, она поставила чайник и решила, что успеет поплавать, но плохо рассчитала время. На ней был такой же белый халат, как на мне. Она отжимала воду с волос.
– Доктор Пэтти, что вы…
Слова застряли у меня в горле.
На корме сидела вовсе не доктор Пэтти.
Элиза.
– Упс! – сказала она и смущенно засмеялась. – Ты меня застукал.
Я смотрел на нее. Мой разум совершенно оцепенел.
– Элиза, что ты здесь делаешь?
– Глупыш, я же тебе сказала. Решила немного поплавать.
Мне было никак не собраться с мыслями.
– Но ты никогда не плавала. Ты же ненавидишь воду.
– Не всегда. Иногда она мне нравится. – Элиза запрокинула голову к небу. – Это было так здорово. Словно… плывешь в море, полном звезд. – Она снова повернулась ко мне. – Ну пожалуйста, не злись. Ты же не злишься на меня?
– Нет. Не злюсь, – выдавил я.
– Вот и хорошо. – Она с улыбкой закивала. – Я рада, что ты не злишься. Посиди со мной, – попросила она, похлопав ладонью по доскам палубы.
Я сел. Наши ноги свешивались над совершенно черной водой. Элиза положила голову мне на плечо, взяла меня за руку и сплела свои пальцы с моими.
– Ты помнишь… – начала было она и тут же замолчала.
– Помню… что?
– Просто… – Она набрала воздуха в грудь и, позевывая, стала выдыхать его. – Как счастливы мы были.
Тепло, исходящее от нее, наши соприкасающиеся тела. Это ощущение пронеслось сквозь меня как ураган. Появилось новое чувство, стиравшее все остальные. Чувство грусти. Сладостное и печальное осознание того, что неумолимое время уносит в прошлое все происходящее с нами.
– Мы ведь были счастливы. Правда? – тихо сказал я.
– Да, были, – подтвердила Элиза, стискивая мне руку. – Очень, очень счастливы. – А потом: – Прости за то, что я бросила тебя.
– Бросила меня? Ты никогда меня не бросала.
– Увы, бросала.
– И куда же ты ушла?
Теперь ее голос, казалось, звучал издалека.
– Все это время я была здесь, но я оставила тебя одного.
Не знаю, как долго мы просидели на палубе. Над головой светили вечные звезды. Воздух, море, снасти крупного судна, «Ораниоса», – все было объято молчанием и неподвижностью. Звучала одна только тишина.
– Проктор, ты видишь ее?
Голубую звезду. Она главенствовала над всем в ночи, как ярчайший драгоценный камень в небесной короне.
– Я помню, когда ты впервые показал мне ее. – Элиза придвинулась поближе. – И проговорил: «Вот она. Та самая».
– Когда? – спросил я.
– Что значит «когда»?
Я напрягал мозг и память, стараясь вспомнить.
– Когда я показывал тебе звезду?
Элиза снова зевнула и устроилась у меня под подбородком.
– Ой, это было очень давно.
Ответ показался мне верным. Очень давно, как все остальное. Очень, очень давно. Я стал разглядывать звезды. Не просто светящиеся точечки среди бесконечной тьмы, а удивительное вибрирующее полотно, похожее на картины пуантилистов. Мне вспомнилось слово «твердь». Древнее, забытое слово, происходящее от латинского «firmamentum» – «то, что удерживает». Небо, созданное Богом, дабы отделить воды наверху от вод внизу и небеса от земли.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Элиза. – Должно быть, ты совсем замерз.
Так оно и было. Холод, на время ставший чем-то неважным, вернулся. Элиза встала и протянула мне руку.
– Идем в постель, – сказала она.
Я дал увести себя с палубы. Мы прошли через кубрик и оказались в узком коридоре с дверями по обеим сторонам; все они были закрыты. Пространство утопало в мягком свете, лившемся неведомо откуда. Коридор заканчивался дверью капитанской каюты: вместительной, с двуспальной кроватью. Каюта не была прямоугольной; ее дальняя стенка выходила на корабельный нос, отчего тот конец кровати был узким. Элиза распустила завязки халата, надетого на голое тело, и сбросила его. Я смотрел на округлость ее беременного живота.
– Уфф! – Элиза резко выдохнула. – Она опять дубасит меня. – Жена села на край кровати. – Проктор, подойди и убедись сам.
Она взяла мою руку и положила на плотный, теплый изгиб живота. Ладонь ощутила пульсации, шедшие изнутри, а потом – нечто вроде удара пяткой. Глаза Элизы радостно засияли.
– Ну как? – спросила она. – Ты почувствовал…
– Да, – ответил я, изумленный этими ощущениями. – Я ее чувствую.
Новый удар, словно вопрос: «Привет! Как вы там?» Потом живот Элизы колыхнулся; похоже, малышка решила перекувырнуться.
– Боже мой, – вздохнула Элиза, округлив глаза. – Сегодня меня снова ждет беспокойная ночка.
