Джон Краули - Дэмономания
Если это одержимость и от нее можно освободиться, то совсем не так, как рассказывали Роз, — не придется удалять то, что глубоко в ней укоренилось, вроде карциномы; нет, внешняя личность должна расколоться, сползти, как скорлупа, кожура или панцирь, тогда внутренняя Роз — та, до которой не мог добраться внешний мир, — окажется снаружи: скрытое станет явным, изнанка — лицом.
Зазвонил телефон — так непривычно в рассветной полутьме, — и она медленно подошла к нему, кутаясь в халат, словно тот мог стать защитой. Но звонил не Пирс, а Майк Мучо.
— Да, я уже встала, — ответила она, радуясь тому, что слышит его голос. — Да, Майк. Я уже не сплю.
— Дай, думаю, позвоню.
— Да. Спасибо.
— Много дел сегодня?
— Есть такое. Учеба.
— Прекрасно. Спала нормально?
— Ага, Майк. Без проблем.
Она засмеялась, словно у них была общая тайна, — она и была, но совсем не та, которую выдумал Пирс (что делало ее еще забавнее и милее), — собственно, и не тайна, Роз любомуготова ее выдать: у нее нет никаких проблем ни со сном, ни с пробуждением. Как и было обещано.
— Надо будет потом поговорить, — сказал он. — Придешь сегодня на Динамо?
— Да, конечно.
Ее немного смущали претенциозные названия тренингов, а еще больше — прозвища новичков — динамены и динаметки: хороший стимул заниматься упорнее, чтобы скорее перейти на следующий уровень.
— Тебя ждет приятный сюрприз, — сказал он. — Довольно скоро. Мы тут говорили о тебе, что тебе делать дальше и где ты можешь пригодиться.
— Здорово, — выдохнула она, и в груди стало тепло от удовольствия и волнения.
— В общем, поговорим, — сказал Майк. — Пока.
Роз положила трубку и не сразу вернулась к прежним мыслям. О чем она думала?
Ах, да. Точно. Прощение: всех этих сверчков и лягушек, обитавших в ней, нужно вытащить на свет божий и отпустить, совсем просто. Поступать по Духу: у нее только-только начало получаться, да и то изредка, но она знала, что если попросит об этом и будет тренироваться, то сможет пребывать в Духе все дольше и дольше — и, может быть, в конце концов останется там навсегда.
Навсегда.
Закололо в кончиках пальцев и перехватило в горле, словно рядом залег хищник, готовый броситься на нее.
На подоконнике лежала отцовская зажигалка, украденная из кармана его пальто в тот день, когда она ушла из дома, и пачка «Мерит». Курни — и это настроение улетучится: уймись, понюхай хотя бы. Она ощутила, как Дух покидает ее, словно даже мысль о намерении приравнивалась к действию.
О чем это Майк, чего от нее хотят? Когда Рэй беседовал с ней насчет перехода на следующий уровень тренинга, она отвечала неверно — по его глазам было видно, хотя он кивал, брал ее за руку и был добр к ней, как всегда. Она еще не даласогласия всем сердцем. Она обязательно, всенепременно к этому придет, но потребуется время, нужно еще посмотреть. Слишком долго она шла по неверному пути.
Кажется, она еще многого не может вспомнить — забыла, как сон. А может, то и были сны. Иногда ей снилось: она ясно вспоминает то, что не творила наяву, — сновидческий мир был наполнен не одними только небывалыми событиями, но и нереальными воспоминаниями, историями, начинаниями, судьбами.
Если она попытается, то вспомнит. Просто сейчас не хочется, вот и все. Роз взяла пачку сигарет, провела большим пальцем по гладкому целлофану, вытряхнула сигарету и закурила. Дымоеды — так звали в группе тех, кто еще не отказался от курения. Пес возвращается на блевотину свою. Всякий раз, прикуривая в компании Пирса, она замечала в его глазах тайное торжество: так я и знал.
Тоже мне, секта, подумала она; снаружи в нее начал сочиться знакомый холод, и она поежилась. Ну что ж вы не манипулируете моим сознанием? Где вы, черт бы вас побрал? Впарят какую-то дрянь и бросают одну. Справляйся сама, если можешь.
Вдруг, к собственному изумлению, она вскочила рывком, быстро подошла к раковине, повернула кран и подставила сигарету вместе с полупустой пачкой под струю воды. Вот так. Так-то вот. Лучше, надежнее, чем выбрасывать в мусорный бачок, — а то ведь начнешь рыться там, отыскивая сигареты среди тампаксов, салфеток и мотков вычесанных волос. Она оцепенело уставилась на дело рук своих, и накатила такая тоска, такое чувство утраты, что ей показалось: она вот-вот потеряет сознание.
Телефон зазвонил вновь. Она знала, кто это.
— Прости, если рано, — сказал Пирс.
Когда раздался щелчок соединения, он вдруг почувствовал неуверенность, словно телефонная линия подключила его к источнику чуждой энергии. Его сердце, час или два работавшее мерно — так вздымаются и опадают морские валы, — вновь сжалось и забило дробь.
— Я не спала, — ответила она. — Как дела? У тебя все в порядке?
— В принципе, да. Просто я хотел кое-что сказать, и мне показалось, что это срочно. Хотя сперва я должен извиниться и…
— Ага, ладно. Слушай, Моффет, мне кажется, тебе надо быть поосторожнее. Творятся очень странные и нехорошие дела. Я вчера себя чуть не подожгла.
— О господи.
— Воду кипятила. Хотела поставить чайник. Такое было странное чувство, а потом смотрю — горит рукав халата, прямо пылает. — Она сделала паузу и, не дождавшись ответа, продолжала: — Обошлось. А представляешь, если бы до волос добралось.
— О господи. — Чуть тише прежнего.
— Да ладно, — сказала она. — Мне повредить ничто не может. Но за тебя я беспокоюсь, Моффет. Слушай. Когда я отъезжала от твоего дома, окно моей машины — а ветра не было, ничего такого, и скорость я не успела набрать, — оно разлетелось. Просто разлетелось. С твоей стороны.
Молчание. Роз опять подождала ответа и опять не дождалась.
— Ты можешь сказать, что это совпадение. Да пожалуйста, но…
— Нет, — сказал он. — Нет, этого я сказать не хочу.
— Вот. — Она помолчала. — Мне пришлось поговорить с Рэем. Насчет нас.
У Пирса перехватило горло от страха: ну, начинается. То, что они задумали с самого начала.
— Он сказал, что если от встреч с тобой мне тяжелее, если ты меня отвергаешь, тогда надо подумать, может, нам не стоит видеться.
— Угу. — Ветер сдирал с него кожу и плоть. — Хм.
— Какое-то время.
— Угу. — Так на его месте любой бы сказал, Пирс, — проговорила она. — Раз у нас с тобой столько проблем.
— Значит, вот так ты и намерена? — спросил он наконец.
— Нет. Это он предложил как вариант. На время.
— Я почему спрашиваю, — сказал Пирс и замолк, ожидая, что же у него выговорится. — Потому что. Ну. Хотел узнать, ты еще собираешься приехать сюда на бал, на реку?
— Если ты еще этого хочешь.
— Хочу.
— Тогда конечно. Мне хочется туда съездить. Правда.
— Явись той, кем ты не являешься, — напомнил он. — Такое правило.
Она подумала немного и сообразила, о чем речь.
— А. Ладно.
— В чем угодно, в общем-то.
— Ага, — ответила Роз. — Такого много найдется — чем я не являюсь.
Пауза.
— Так что ты хотел сказать? — спросила она. — Ты говорил, что-то срочное.
Роз пришлось выслушать еще более длинную паузу; наконец Пирс пробормотал:
— Ну. А, черт.
И затем:
— Э.
И все-таки:
— Скажу при встрече. В общем, ничего особенного. Извини.
Глава четвертая
Тем же утром, но попозже, в каменные ворота усадьбы заехала Роузи Расмуссен, искавшая Пирсов коттедж; она двигалась по следам детских, полузабытых и, наверное, полупридуманных воспоминаний об имении Винтергальтеров.
— Так, — сказала она дочери, разворачивая «бизон». — Кажется, он живет вон там. В домике возле речки.
Роузи направила машину по менее проторенной дороге к полям и реке, в сторону от большого дома.
— Он должен жить там, — заявила Сэм, указывая на высокие трубы имения.
На ней было прошлогоднее зимнее пальто с кроличьей опушкой по краям капюшона; она уже выросла из него, но теплая погода держалась долго, а родители проживали раздельно — в общем, новое до сих пор не купили. Сэм сидела в обнимку с рюкзачком, почему-то не согласившись положить его назад, как обычно делала во время поездок к Майку.
— Должно быть, здесь, — сказала Роузи.
— Маленький такой, — сказала Сэм.
— Как, не жмет? — спросила Роузи. — Потерпи немного. Я скоро вернусь.
Сэм промолчала.
Пирс тоже влез в зимнее пальто, и ему тоже не мешало бы купить новое; незадолго до того он выходил по обязанности — осмотреть дом Винтергальтеров, — а вернувшись, не стал раздеваться: так он чувствовал себя защищеннее. Он слышал, как подъехала машина Роузи, сидел, вслушиваясь в нарастающий шум мотора, но узнал его только вблизи, в самый последний момент; встать и посмотреть, кто едет, он боялся. Потом дверь распахнулась, и он вздрогнул, вцепившись в подлокотники; вошло дитя и взглянуло ему прямо в глаза, не то призывая к чему-то, не то приказывая. Да нет, это же Саманта, дочка Роузи. Следом вошла и мама, зовя Пирса.
