Джон Краули - Эгипет

Джон КРАУЛИ

ЭГИПЕТ

От автора

Эта книга, даже в большей степени чем большинство книг, опирается на другие книги. И автору хотелось бы выразить глубочайшую признательность тем авторам, чьи книги он обирал обильнее прочих, и принести свои извинения за то, к чему он приспособил их труды. Это: Джозеф Кэмпбелл, Элизабет Л. Айзенстайн, Мирча Элиаде, Питер Френч, Ханс Йонас, Фрэнк Э. и Фритци П. Мануэль, Джорджио ди Сантильяна, Стивен Шенбаум, Уэйн Шумакер, Кит Томас, Линн Торндайк, Д. П. Уокер и прежде всего скончавшаяся не так давно дама [1] Франсес Йейтс, поскольку все нижеследующее есть не что иное, как фантазия на заданные ею темы, и питается эта фантазия ее обширнейшей научной эрудицией.

Кроме того, я опирался на теоретические положения Джона Мичелла и Кэтрин Молтвуд, Роберта Грейвза, Луиса Роуза и Ричарда Дикона. Я пользовался комментированным переводом «Герметики» Уолтера Скотта и «Soledades» Луиса де Гонгоры в переводе Гилберта П. Каннингема.

И тем не менее все нижеследующее есть чистой воды вымысел, и не стоит воспринимать книги, которые будут здесь упомянуты и которые персонажам предстоит искать, читать или цитировать, как что-то более реальное, чем люди и места, деревни, города или дороги, чем исторические фигуры, чем звезды, камни и розы, заключенные все в ту же оболочку.

Пролог на небе

В кристалле были ангелы, два четыре шесть много, и каждый силился занять свое место в строю, как олдермен на параде лорд-мэра. Белых одежд не было вовсе; у некоторых длинные волосы схвачены головной повязкой или венком из цветов; глаза у всех до странности веселые. Они продолжали протискиваться в строй, по одному или по два, и место неизменно оставалось для все новых и новых, они подхватывали друг друга под локоть и сплетали за спинами руки, они улыбчиво поглядывали на тех двоих смертных, которые решили за ними понаблюдать. И все их имена начинались на А.

«Видите! — сказал тот из двоих, что был помоложе. — Слышите!»

«Я ничего не вижу, — ответил второй, старший годами, который бывало часами просиживал за этим самым магическим кристаллом впустую, хотя и готовился к каждому сеансу, через долгую молитву и полную внутреннюю сосредоточенность. — Я ничего не вижу. И ничего не слышу».

«Аннаэль. И Аннахор. И Анилос. И Агобель, — говорил тот, что помладше. — Господи, сохрани нас и упаси от всяческой напасти».

Кристалл, в который они оба смотрели, представлял собою шар из серого кварца, цвета кротовой шкурки и размером с кулак, и ясновидец глядел в него так пристально и с такого небольшого расстояния, что почти уткнулся в него носом и скосил глаза; он поднял к шару руки и прикрыл его ладонями, как прикрывают от ветра дрожащий огонек свечи.

Им пришлось потрудиться не более четверти часа, прежде чем в кристалле появилось первое потустороннее существо; их тихие молитвы и заклинания смолкли, и какое-то время было слышно только, как под порывами резкого ветра, заполонившего собой сырую мартовскую ночь, дребезжат оконные стекла. Когда младший из них, мистер Толбот, который стоял перед кристаллом на коленях, начал дрожать, как будто бы от холода, старший, чтобы его успокоить, положил ему руку на плечо; а когда дрожь все-таки не унялась, поднялся с места и стал ворошить в камине пламя; и в это самое время ясновидец сказал: Смотрите. Вот он. А вот еще один.

Доктор Ди — старший из них двоих, тот, кому принадлежал камень, — обернулся, стоя у камина. По спине у него пробежал холодок, волоски на шее встали дыбом, а где-то внутри, под ложечкой, разлилось тепло. Он постоял какое-то время, глядя на двойное отражение свечи на поверхности кристалла и в мутноватых его глубинах. Он чувствовал, как ходят по комнате сквознячки, отголоски наружного ветра, слышал, как ветер под сурдинку подвывает в трубе. Но видеть в этом сером стекле — нет, он ничего и никого не видел.

«Говори, — тихо сказал он, — ты говори, а я стану за тобой записывать».

Он отставил кочергу, схватил острое перо и обмакнул его в чернильницу. В верхней части листа он нацарапал дату: 8 марта, 1582. И застыл в ожидании, глядя сквозь круглые очки в черной оправе широко раскрытыми круглыми глазами. В ушах у него грохотал стук собственного сердца. Никогда еще дух не сходил к нему в кристалл так быстро. Сам он был лишен способности видеть вызванные в камне существа, но привык к тому, что приходится просиживать или простаивать в молитве на коленях радом с медиумом или ясновидцем по часу, а то и по два, прежде чем удастся ухватить краем глаза какой-нибудь неясный силуэт. А то и вовсе ничего не выйдет.

Только не этой ночью, не этой ночью. По всему дому была слышна скороговорка скрипов, стуков, скрежетов, как будто мартовский ветер уже успел пробраться внутрь и теперь бесчинствовал в комнатах; в библиотеке сами собой листались оставленные открытыми книги. Проснулась в опочивальне супруга доктора Ди, откинула полог и глянула на свечку, которую оставила для мужа: когда придет, потушит.

А потом и шум, и ветер стихли; и над домом, и над Лондоном повисла тишина (над Лондоном, да и над всей Англией, беззвучное, безветренное затишье, как будто кто-то задержал дыхание, пауза столь глубокая и внезапная, что в Ричмонде проснулась королева и выглянула из окна, чтобы увидеть, как круглое лицо луны вернет ей взгляд). Молодой человек прижал ладони к камню и голосом тихим и запинающимся, едва ли много громче поскрипывания докторова пера, начал говорить.

«Это Аннаэль, — сказал он. — Аннаэль говорит, что он отвечает за этот кристалл. Да пребудет с нами милость Господня».

«Аннаэль, — повторил за ним доктор Ди и записал имя. — Ага».

«Аннаэль, тот самый, который отец Михаилу и Уриэлю. Тот Аннаэль, который Толкователь творений Божьих. Он обязан ответить на любой вопрос, какой ему ни задашь».

«Ага. Толкователь».

«Гляньте, гляньте. Видите, он распахнул свои одежды и указывает пальцем на живот себе. Господи, помоги и избави нас ото всякого лиха. В животе у него магическое зеркало, а в зеркале оконце, такое же, как здесь, от нас к нему».

«Да-да, говори, я успеваю!»

«А в оконце ребенок в полном вооружении, девочка, как маленький солдатик, и в руках у нее снова зеркало, нет, кристалл вроде этого, но не этот. А в этом камне…»

«В этом камне, — повторил доктор Ди. Он поднял голову от неровных прыгающих строчек, которыми исписал уже половину листа. — В этом камне…»

«Господи Боже, Отец наш небесный, да святится имя Твое. Иисусе Христе, Сыне Божий, Господь наш, смилуйся над нами. Близится, близится таинство великое».

Ясновидец больше ничего не видел и не слышал, он — был: в центре маленького камня, который протягивал в его сторону маленький улыбающийся ребенок, заключено было пространство столь огромное, что все легионы Михаила не в силах были его заполнить. И душу его, целиком ушедшую в созерцание, со страшной силой втянуло в это пространство, у него перехватило дыхание, в ушах звенела музыка, и он беспомощно дал могучему току унести себя, так, словно соскользнул с края пропасти. А потом не стало ничего, кроме великого ничто.

А затем из этой бескрайней пустоты, звучащей бесконечной бездны, которая была одновременно больше, чем вселенная, и являлась самым сердцем вселенной, — из этого ничто вдруг появилось нечто, родилось в роскошной муке, словно капля. Ничто не могло быть на свете меньше, ничто не могло быть удаленнее, чем эта капля пустоты, чем это семя света; эон за эоном двигалась она вперед и подросла лишь на малейшую долю. Но вот наконец смыслы и силы вселенной начали собираться вкруг нее, вкруг отпрыска и отпечатка их собственного многотрудного пути, и капля отяжелела; капля стала криком, крик посланием, послание — ребенком.

А сей прошел сквозь замкнутый порядок сфер, сквозь небеса, которые, одно за другим, растворялись на его пути подобием театральных кулис. Потревоженные звезды оглядывались на крик, когда он возглашал очередное слово, очередной пароль, и отходили в сторону, чтоб дать ему пройти; юный, могучий, распущенные волосы отброшены назад, а в глазах горит пламя, он ступил на грань восьмой сферы и остался стоять на переполненном причале.

В путь, в путь. Он так далеко успел забраться, что та пропасть, в которой он обрел свое начало, пустота, объемлющая бытие, усохла внутри него и стала всего лишь семенем, каплей. Он забывал пароли, каждое сказанное слово, едва оно слетало с губ; он был закутан в пройденный им путь, как в теплые одежды, тяжелые и теплые. Века, зоны спустя, пережив немыслимые приключения, став забывчивым, неразумным, старым, в конце концов, кораблем, или поездом, или на самолете он доберется. Куда? С кем он должен будет там поговорить? Кому адресовано послание, кого должен разбудить этот крик?

Поднимаясь на борт корабля, он все еще помнил об этом. Он поднялся на борт: толпа на причале с бормотанием расступилась и дала ему дорогу; он ступил на палубу, он взял в руки нити, канаты. Он вышел в море под знаком Рака, надувшийся ветром парус нес этот знак на себе; потом у него на нок-реях объявились два сияющих огня, что это было — Кастор и Поллукс? Spes proxima: далеко, далеко-далеко повернулся синий агат, молочно-тусклый самоцвет.