Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– Петр Янович, давайте мои мнения оставим на потом. Что мы сейчас философские проблемы будем решать – в четвертом-то часу ночи?
– А когда мы их будем решать?
– Как и положено, утром, на свежую голову. Сначала дайте информацию.
– Ладно. До утра недолго ждать. Ловлю тебя за язык… То есть я сижу весь в лихорадочных размышлениях. Время тянуть бессмысленно – впереди ночь. Этот рыжий тип смотрит на меня и вежливо ухмыляется. Надо либо гнать его в шею, либо соглашаться. В такой ситуации одна единственная здравая мысль решает дело. Она и появилась. Что, в сущности, я теряю? Ничего. А проверить ящик на себе – не помешает.
"Скажите, – говорю, – у Шатилова тоже были вы?" – "Нет" – "Но могли быть вы?" – Он пожал плечами. – "Тому, кто идет с таким прибором к конкретному лицу, становятся известны некоторые сведения личного характера, которые могут быть использованы для того, чтобы убедить лицо дать свое согласие на снятие ментокопии. Вы, вероятно, в курсе. Сведения сообщаются с помощью этого же прибора. При этом стараются, насколько возможно, не выходить за рамки этических норм. Я для Шатилова – человек совершенно посторонний, и… Надеюсь, вы понимаете?" – "Более или менее. Но вы и мне – человек посторонний. А вас, надо полагать, снабдили соответствующими сведениями" – "Не совсем так. Я ими уже обладал. Помните, когда расследовалось дело по "Вавилову", там в вашей окрестности мелькал некий "рыжий ирландец". Это был я" – "Но это было двадцать лет назад!" – "Мне тогда было двадцать четыре" – "Сейчас, стало быть уже за сорок. Вы неплохо сохранились" – Молодец осклабился: "Диета, размеренный образ жизни, гимнастика по утрам… Решайте: "да", или "нет". Мы ведь с вами профессионалы – зачем осложнять друг другу жизнь разговорами". – Каков нахал! – "Ладно, валяйте. Но при одном условии: вы меня будете развлекать именно разговорами. Что надо делать?" – "Хорошо. Разговоры на языке какой страны вы предпочитаете в это время суток?" – "На вашем родном" – Он хмыкнул: "К сожалению, я родился на Луне. Там говорят на разных языках" – "Так вы подпольщик с большим стажем!" – Он развел руками: "Куда же мне было деваться, если я даже родился нелегально"
Короче, он встал, не особенно церемонясь прилепил мне к вискам пипочки, потом сел на стул и уставился на ящик. Я поинтересовался, в чем дело, что-то не так? Он заверил, что все в порядке. Просто ему необходимо было в этом убедиться. – "А могло быть иначе?" – "Могло. Прибор снимает копию вашей личности, а если их у вас две – есть такая болезнь, он зашкалит" – "Ваша шутка не кажется мне удачной" – "Мне – тоже. Но, к сожалению, прецедент был" – "И что же было?" – "Не знаю. Я знаю, что должно быть. Если что-то иначе – должен немедленно прервать процедуру" – "На вопросы типа: кто вы, где взяли прибор, ответите?" – "Я – Бодун Сергей, прибор я получил от Асеева Артура. Откуда он его взял, мне станет понятно в свое время. Как, впрочем, и вам" – "Вот как? То есть, наступит такое время, когда все и всем станет понятно?" – "Не совсем так. Извините, но вы принуждаете меня говорить недомолвками. По прошествии некоторого срока – и мне он известен – станет безразлично, кто и что понимает. Тогда исчезнут все чинимые препятствия к пониманию, и те, кому это интересно, и кто умеет понимать, поймут многое. Некоторые – всё. Я думаю, вы относитесь к этой категории. Можно было бы избежать этой таинственности, если бы не опасения, что среди любителей понимать найдутся любители мешать, и даже решительно воспрепятствовать. Есть и иные соображения, но они, скорее, социально-этического плана. Здесь я не специалист, и хотел бы уклониться от разговоров на эту тему" – "Хорошо не будем ее касаться, – согласился я, – Тогда "Челленджер". Можете пролить хоть какой-то свет на то, что там произошло?" – "Могу намекнуть. Челленджер не должен был уйти в рейс. Он вам понадобится в другое время и в другом месте. Ни меня, ни Асеева на борту не было, и никто там не пострадал" – "Вы сказали, что "Челленджер" понадобится мне?" – "Да. Я на это очень надеюсь… Прошу меня извинить, но больше по этой теме мне сказать нечего".
Дальше разговор пересказывать смысла нет. Он вертелся как карась, балагурил, делал намеки, и за два с половиной часа умудрился не сказать мне ничего путного. По ходу дела, я строил всевозможные догадки относительно происходящего. В какой-то момент, я даже решил, что это – чистый блеф. Меня хотят припугнуть или одурачить. Или еще что-то, не знаю что… А кирпич – простой ящик с присосками. Потом я решил, что он хочет что-то у меня выведать. Я же задаю вопросы, а уже по характеру этих вопросов можно сделать выводы о том, что у меня тут…
Гиря постучал пальцем по лбу, потом взглянул на часы.
– Пятый час, Глеб! У меня сна – ни в одном глазу. А ты, я вижу, на ходу засыпаешь. Иди-ка домой.
– Да нет, я в норме. Если сейчас явлюсь – разбужу Валентину, она мне устроит сцену. Лучше уж тут посижу, при исполнении…
Спать мне действительно совершенно расхотелось.
– Ну, смотри… Тогда рассказывай, что там у Сомова. Только лирику не надо – она у меня вот где.., – Гиря показал, где у него лирика. – Приступай.
Я не очень связно изложил содержание наших сегодняшних переговоров.
– Так.., – сказал Гиря, – Стало быть, Сомов тоже имел дело с этим кирпичом… А я у вас был под подозрением? Хороши – нечего сказать. Причем, Сомов же меня и защищал, а Куропаткин… Ну, погоди, Куропаткин! Я тебя так заподозрю – мало не покажется…
– В основном разговор вертелся вокруг Асеева. Вы в курсе его деятельности?
– Как тебе сказать… Конечно в курсе. Но ты ведь знаешь мой принцип: если дела идут, я в них не лезу. Лезу, когда стоят.
– А лично знакомы?
– Знаком. Я старался не мелькать в его окрестности, но когда до меня дошло, что у его деятельности есть второе дно, я предпринял ряд демаршей с целью прояснения ситуации. Ситуация, наоборот, только затуманилась. Тогда я решил его припугнуть и посмотреть реакцию. Но, видишь ли, за Асеевым стоит довольно сплоченная компания. И он имеет кое-какие рычаги влияния в разных местах. Когда я понял, что пугать его бесполезно, поскольку он на это просто не реагирует, мы встретились. Прямо скажу, он произвел на меня хорошее впечатление. Он дал мне понять, что отнюдь не желает вступать в конфронтацию ни с кем, что все вопросы, связанные с безопасностью готов решать совместно и без всякого принуждения, и желает, чтобы между нами лично были исключены любые недоразумения. Но своей автономией не поступится, поскольку считает, что любая монополизация какой-либо деятельности в космосе ничего кроме вреда принести не может, а деятельность ГУКа имеет прямо противоположную направленность. Я дал ему понять, что отнюдь не желаю менять статус-кво, но есть определенные рамки, выход за которые буду оценивать достаточно жестко. На том мы и порешили.
Мой либерализм, Глеб, объясняется просто. Асеев взялся за очень важное и нужное дело. В процессе своего функционирования ГУК перерабатывает оборудование в утиль, а Асеев не только начал очень интенсивно очищать Приземелье от мусора, но и декларировал, что приступает к переработке утиля в сырье и готовые материалы прямо на месте. Что самое поразительное, ГУК не только не воспрепятствовал, но с удовольствием спихнул ему на баланс имеющиеся у него мощности. Хотя, мощности эти – одно название… Для меня, Глеб, это был симптом! Я не большой дока в экономике, но вот этот момент – многооборотность ресурсов – считаю принципиально важным. Ведь мы корячимся, поднимаем что-то с поверхности планет в космос, и оно там потом валяется где попало. Скажу в сторону, все были страшно рады, что Асеев взялся собирать утиль и нашел для него подходящее место. Но есть одно "но". Солнце сожрет все, однако, назад ничего не отдаст. А где потом брать будем, когда все кончится?! И что же? Асеев предлагает начать переработку – все воротят свои административные хари, на которых написано: "отвяжись!". Тогда он берется за дело сам. И вот в этом деле я – его безоговорочный союзник. А то, что я там виляю задом, угрожаю или, наоборот, ласкаю – это все административные игрища. В масштабах вселенной это просто – тьфу!
Гиря поискал взглядом, куда плюнуть, не нашел и сделал страдальческое лицо.
– Теперь понял мое политическое кредо?
– Понял, – сказал я бодро.
– В свое время я сказал Шатилову, что мы – варвары. А он знаешь что? Вот так развел руками, и говорит: "Петя, ты что думаешь, я этого не понимаю. А что я могу сделать? Решения-то мы с тобой напишем, и я их готов пробивать. Но ведь надо, чтобы у людей мозги в эту сторону разворачивались…". Вот отсюда истоки моей возни с этой лигой, примерно для этого я Сомова окучивал, взором сверкал, закрывал глаза на всякие безобразия… Надо было, чтобы оно взошло, поднялось, закустилось. Чтобы какой-нибудь баран не затоптал, понимаешь?
– Разумеется, понимаю!
– Разумеется!.. Это теперь оно "разумеется", да и то отнюдь не всеми. А когда начиналось, когда я флиртовал с этими деятелями из лиги, на меня вся Коллегия волком смотрела. Я только то и делал, что проводил, так называемую, "разъяснительную работу". Веришь ли, ничем не брезговал: подкуп, угрозы, доносы, шантаж, яды.., – Гиря ухмыльнулся. – У меня до сих пор в сейфе склянка с ядом стоит – хочешь покажу?.. Кураре – первый сорт, высшей очистки… Никогда не пробовал? Погоди, я сейчас…
