Душа для четверых - Ирина Родионова
Устав злиться и молчать, Галка прислушалась и увлеклась против воли. Жизнь у женщины была непростая – она мечтала стать парикмахершей, как мама, но в тесный мужской салон решилась прийти только на пенсии, и девочки показали ей самые легкие прически, научили пользоваться машинкой, вот она и брила всех без разбору. Рассказывала, как выкупала дочь у местных бандитов, и ей помог один авторитет, в кабинете которого она ползала на коленях и рыдала белугой, а потом и его посадили, уже депутатом, и она всерьез хотела собрать ему посылку на зону. Как сына увезли на войну, и она не сомневалась, что его там убьют, искала контакты ритуальщиков, и продумывала эскиз памятника, и ненавидела себя за это, а сын вернулся, пристрастился к водке и теперь мотает срок в двадцать лет. Как сама она четыре раза выходила замуж, а за пятого не пошла, и они прожили всю жизнь вместе, и он умер уже, а она жалеет, что не обвенчались… Призналась в конце концов, что жизнь у нее долгая и счастливая, ничего не стала бы в ней менять – столько любви, на пятерых хватило бы, а все ей. И сын ждет всегда, пишет сообщения, и дочка в отпуск приезжает, и могилка мужа, единственного настоящего, всегда под боком. Галка слушала и почти не дышала.
Все это женщина щедро приправляла историями о ревматизме и щелкающих по утрам коленях, которые звучали то ли полькой, то ли траурным маршем, но Галка простила и это. Может, женщина увидела это в одном из бесконечных сериалов для домохозяек, которые крутили в будние дни по всем первым каналам, неважно, – женщина рассказывала с таким жаром и азартом, что невозможно было не заслушаться. Галка и сама не поняла, как придвинулась ближе, упрямо пытаясь дышать в другую сторону.
– А у тебя чего стряслось? – запыхалась женщина под конец своей истории. – Землистая вся, серая, смотреть невозможно.
– Болею же…
– Ну, как хочешь. Я тогда про племянницу тебе еще…
И Галка правда отвлеклась и от темной квартиры, в которой все еще бесконечно задернутыми были шторы, и от Михаила Федоровича, и от себя самой. Боль и слабость чуть отступили, день ослеплял, подмораживал беспокойства. По расчищенному пятачку пруда бежали дети, чертили со скрежетом их коньки по льду, и хохот стоял звонкий, беспечный. Галка улыбалась.
– Знаете, – сказала она женщине, когда та засобиралась домой, – я волонтер, собираю чужие воспоминания. Пока больничный, мне ни с кем контактировать нельзя, а помогать хочется. И я вас слушала, слушала… И столько напредставляла себе, что кажется, будто бы вы мне подарили эти воспоминания. Так странно.
– Обращайся, – подмигнула женщина и поднялась. – Всегда рада помочь.
– Вы только руки вымойте с мылом! – крикнула ей в спину Галка. – И чай с лимоном, и аскорбинку…
Женщина обернулась, показала Галке тот жест, который меньше всего ожидаешь от миловидной и приличной дамочки, гаркнула:
– Не возьмет меня эта подлюка!
И ушла. Галка посидела еще немного, будто приклеенная к лавочке. Возвращаться ни в общагу, ни в чужую квартиру не хотелось, от одной мысли о стерилизованных банках и рассыпанных по полу пазлах хотелось нырнуть в сугроб, и поэтому Галка выжидала. Смотрела на каток, на тонкие тропинки цепочек-следов, на собачников и сугробы. Как только синие сумерки опустились на парк, она написала Дане что-то бодрое, выключила телефон и медленно побрела домой. На обратной дороге она заметила, как женщина в спортивной куртке нависает над каким-то хрупким, скрюченным мужичком и, размахивая руками во все стороны, что-то бурно и шумно рассказывает ему. Мужичок чихал и пальцами растирал багровый от насморка нос, а женщина тянулась к нему все ближе и ближе.
Силы остались в парке, и Галка едва переставляла ноги, но позволить себе автобус или даже такси не могла. Ей бы поехать на работу, до утра носиться между столиками и танцевать в редких перекурах, ей бы на спине выволочь к подъезду кресло с мягкими подлокотниками или стеклянный аквариум, в котором могло бы поместиться целое Черное море, ей бы… Ей бы как раньше, но даже маленькая прогулка никак не могла закончиться. Галка думала, что именно такой и будет старость – полной сил внутри, но бессильной снаружи. Не хотелось эту слабость признавать, страшно было, что не пройдет и Галка превратится в развалину, которой только бы полежать на кровати, и хотелось бежать, кинуться сломя голову…
И она побежала.
Маска пропиталась горячим дыханием, подскочила температура, Галка хрипела, даже свалилась по дороге. Преодоление не помогло, только иссушило окончательно, и до квартиры пришлось подниматься на одной лишь воле.
В квартире она первым делом распахнула все окна и балконную дверь, набросила на живые цветы пододеяльник, чтобы не померзли, и прямо в материнском пуховике повалилась на кровать. Запахи мороза чуть выветрили невеселое, больное, и, уже засыпая, Галка подумала, что, кажется, знает, как справиться с Михаилом Федоровичем.
Дана ей все же помогла. Перешерстила весь интернет – конечно, такой беды, какая случилась с Галкой, ни у кого не было или никто о ней не писал, но нашлось несколько сайтов на оккультную тему. Первым делом Дана предложила купить живого карпа, отрубить ему голову топориком на безлюдном перекрестке и выпить Галке всю рыбью кровь до капли, и голос ее был таким серьезным, что Галке почти не захотелось ее придушить. Зато один из порталов, посвященный заговорам и знахарству, предложил завершить земные дела мертвых: если покойник не попрощался, никак не ждал своей смерти и не смирился с ней, ему следовало помочь. Каждый абзац на подобных сайтах прерывался рогатыми головами или пентаграммами, и Галка весело написала в ответ, что Дана должна принести ей спиритическую доску и три бутылки водки, вот тогда проблема будет решена.
И все же к вечеру, чуть оклемавшись и выпив парацетамола, Галка решилась действовать. Долго стояла в горячем душе, снова в задумчивости поскребла лицо станком для ног, пришла на кухню. Зажгла синие газовые конфорки, понюхала обожженную спичку, закуталась в мамин халат. В проветренной квартире дышалось чуть легче, а может, это снова помогли прогулки и разговоры, верный рецепт Галка так и не нашла.
Не надо было даже задумываться, чтобы набрать номер Людоедика, – толстые мужские пальцы с темными волосками на фалангах будто бы сами скользили по кнопкам на экране. Михаил Федорович не смог бы забыть его даже после смерти.
