Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории - Михаил Юрьевич Харитонов
– Тёмка, дорогой, я так и не поняла все-таки. – Люся сделала неосторожное движение ногами и поморщилась. – Давай-ка ты мне сначала все расскажешь. Как у вас это все началось? То есть почему у вас все стали, ну это… однополыми?
– Потому что разнополых запретили. – Тёмка потянулся за помидором, откусил. Помидор показался ему необыкновенно вкусным. – Согласно учению Маркса-Энгельса-Мальтуса об относительном и абсолютном перенаселении при капитализме и необходимости установления государственного контроля над рождаемостью. Я еще в школе реферат по Энгельсу писал, – вспомнил он. – «Капиталистическая система производства, основанная на законе стоимости, с необходимостью ведет к перепроизводству как производителей, так и потребителей общественного продукта», – он с трудом закончил заковыристую фразу и добил помидор окончательно.
– Ужас какой-то, – поежилась Луся.
– Как же там было-то, я же помнил… – Костыльков окинул взглядом стол, надеясь обнаружить еще что-нибудь съедобное, но из пищевого был только хлеб, – … а, вот: «Семья, мелкобуржуазная ячейка, производящая производителей, должна быть заменена централизованным производством человеческого материала». Это Энгельс. Из чего, – Тёмка прикрыл глаза, вспоминая фразы из учебника, – следует введение искусственного оплодотворения производящей части населения, согласно научно обоснованным потребностям производства, и гомосексуализм как духовно-нравственная надстройка, отвечающая величайшим чаяниям человечества, начиная с Сократа, Платона, Александра Македонского, Антиноя, Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонарроти, Оскара Уайльда, Марселя Пруста…
– Только не надо про этих педиков, мне Игорь успел все уши прожужжать. Уальд, Пруст…
– Ну да. А мы их всех в школе проходили. И, конечно, про великую любовь Маркса и Энгельса. Соединивших учение Мальтуса и этого, как его, Прудона. Хотя буржуи клевещут, что у Маркса жена была и куча детей.
– Так и было, я читала, – сказала Луся.
– У вас, может, так и было, а у нас – не верю. Ну по роже видно, что Маркс гомо! Да и вообще, про Путина с Кабаевой тоже всякую ерунду рассказывают. Литвиненко даже опубликовал в Лондоне. Ну и получил стронция в кофе.
– А что, неправда? – Луся взяла кусок хлеба и начала возить по тарелке, подбирая остатки желтка.
– Херня, – решительно сказал Тёмка. – Путин гэбист, а в контору только настоящих гомо брали, у них это строго. Он всех этих отклонений терпеть не может. «Я Дмитрию никогда не изменял, и он мне тоже. Каждый из нас уверен в своем партнере по семейному и государственному тандему», – процитировал он недавнее интервью. – Может, с кем и был, про Березовского вот говорят… хотя Берёза тогда вообще всех на хую вертел. Но чтобы Путин с бабой – не-а.
Еда кончилась, но из-за стола вылезать не хотелось. Хотелось сидеть и дальше смотреть на Лусю. Поэтому Тёмка продолжил:
– А вообще, конечно, у нас все плохо. Вот в перестройку демократизация какая-то была. Тогда в переходе на «Пушкинской» гет-литературу продавали – Шекспира там, Лолиту всякую, Пугачёвой кассеты… При Ельцине тоже можно было. Статью за гетеросексуализм в девяносто третьем отменили. Даже идея была гетеросексуальные партнерства разрешить – без детей, конечно, под врачебным наблюдением, но все-таки. Бюджет выделялся под это дело, коммунисты в Думе заблокировали, суки… Потом Путин пришел и гайки закрутил: мораль, нравственность, мужчина должен быть с мужчиной, нам грозит демографическая катастрофа, особый путь России, церковь опять же подключили. Тогда наши на Запад конкретно валить начали: типа лучше феминизм, чем обратно в совок. Клубы гетские пока не закрывают, и на том спасибо. Только в этих клубах двадцать мужиков на одну бабу. И она обычно стра-ашная…
Луся тем временем встала и принялась сосредоточенно рыться в холодильнике.
– Кока-колы хочешь? – спросила она.
– Прямо с утра? – Тёмка немного покумекал. – Ладно, давай, чего уж теперь-то.
Луся протянула ему холодную бутылочку. Тёмка налил кока-колы, сделал глоток и поперхнулся.
– Извини, пожалуйста, – спросил он, – это какого года кока-кола?
– А… а какого она бывает года? – не поняла Луся.
– Нуво или прошлогодний урожай? – неуверенно спросил Костыльков. – А производство чье? Грузинская, что ли? Хотя нет, грузинская получше была…
– Ты вообще о чем? – не поняла Луся.
– Погоди-погоди, – Тёмка начал рассматривать бутылку, – это вообще какая-то левая кола. Вот тут должна быть надпись – год, плантация, контроль происхождения. Ну например, урожай две тысячи шестого, Колумбия, плантации Пабло Эскобара… Ладно, эскобаровская дорогая, но эта вообще я не знаю что – ни аромата, ни букета. Лимонад какой-то химический.
Луся запрокинула голову и громко, неприлично заржала.
– Ни букета… ни аромата… ну ты сказанул… – Она вытерла слезы. – Давай лучше чайку заварю.
Костыльковский мобильник выдал длинную трель. Тёмка взял трубку. Звонил Титель – с другого глобуса, из другой жизни.
– Тёмка, – начал он, – не бросай трубку, дорогой, у меня к тебе очень серьезный разговор…
– Олежек, я вот что хочу тебе сказать, – с удовольствием произнес Тёмка. – Передай, пожалуйста, своей системе-ниппель, чтоб она брила подмышки и прочие места. Для дезинфекции тонуса. А то перед питерскими ребятам неудобно будет. Ты же Люську в Питер за этим везешь, так? В Питере тоже есть извращенцы?
– Ты мне это, блядь… – задохнулся Титель.
– Это ты блядь, – сказал Костыльков. – Хотя нет, не блядь, это я зря, извини. Ты сутенер. Знаешь такое слово? Человек, торгующий своим партнером. Так вот, дорогой, это ты и есть.
– Когда я тебя встречу… – начал было Олежек с прорезавшейся мужской нотой в голосе.
– Может, и встретишь, – Тёмка улыбнулся в трубку, сожалея, что Титель его не видит, – и если мне не понравится, как ты себя ведешь, я приму меры. Сначала с Вячиком поговорю, чтоб он знал, кто про его ориентацию насвистел. Потом с Пощёкиным, про которого ты Люське наврал, что он хламидий подцепил. А про то, что ты, Олежек, гет, и сутенер притом, узнает весь российский интернет.
– Я же тебя все равно разыщу, Тёмкочка, шарик-то круглый, – неубедительно сказал Титель. – Тогда и пососать оформим, и по ебальничку, и попиздим по-мужски.
– Ты никогда не умел сосать, дорогой партнер, – вздохнул Костыльков. – Ладно, не нервничай. Не буду я тебя сдавать, езжай спокойно в Питер, подкладывай Люську под кого надо. Мне только больше не звони. Никогда больше не звони, сука! – внезапно рыкнул Тёмка и нажал на красную кнопочку.
– Зря ты его так, – поджала губки Луся. – И не пялься на меня, пожалуйста. У тебя будет перелом взгляда. Открытый.
– Я тебя люблю, – зачем-то ляпнул Тёмка и внезапно понял, что это правда.
– Та же фигня, – печально призналась Луся. – Только это ничего не значит, – встряхнула она рыжей
