Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории - Михаил Юрьевич Харитонов
– Так мы идем, Надежда Васильевна? – озабоченно спросил Игорь.
– А нахуй пройтись не хочешь? – прорезал шум и музыку высокий девичий голос.
Тёмка дернулся, поднял глаза и увидел зеленую кофту, рыжие волосы, модные очки на пол-лица и дорожки от слез на щеках. Потом все сложилось: перед столиком стояла очень молодая и очень тоненькая девушка.
Ильфак Мирзаевич грозно привстал.
– Я тэбэ гаварил, нэ смэй приставать к мужчыне!.. – начал он гневно.
– Он не мужчина, – девушка некрасиво оскалилась, показав зубки с металлическими скобками, – и вы это знаете.
– Здравствуй, Луся, – сказал парень. – Извини, я больше не хочу с тобой разговаривать.
– Ти за нами слэдила… – снова начал Ильфак Мирзаевич.
– Я его айфон давно себе на поиск поставила, – презрительно бросила девушка. – Хреново у вас с безопасностью.
– Луся, – голос парня был ровным, как гладильная доска. – Пожалуйста, уходи. Ты цепляешься за меня только из упрямства.
– Упрямства, да? Когда я от тебя або… – у девушки внезапно сорвался голос, и последние слова заглушил вовремя взревевший Шуфутинский.
– Луся, – сказал парень таким тоном, как будто читал дебилам лекцию по матанализу. – Я тебе уже все сказал. Я извращенец, я обманывал тебя и себя. А теперь я, как ты правильно сказала, иду на хуй. Точнее, еду. В мир для таких, как я. Забудь обо мне и моих родственниках, пожалуйста.
Дама тем временем продолжала рассматривать пачку «Парламента». Потом положила ее на стол и посмотрела на Тёмку как на редкое тропическое насекомое, внезапно вылезшее из-под обычной московской батареи.
– Все замолчали, две минуты тишины, – распорядилась она так, что все и в самом деле замолчали. – Вы откуда? – вопрос был обращен к Костылькову.
– Отсюда, – пожал плечами Тёмка.
– Поставим вопрос по-другому. – Дама поскребла длинным ногтем по пачке «Парламента». – Гражданином какого государства вы являетесь?
– Этого, – вздохнул Костыльков.
Дама посмотрела на Тёмку так, что тот понял: отвечать надо четко, внятно и без канители.
– Я родился в Советском Союзе, сейчас живу в России, – доложился он. – Гражданин эрпэ, паспорт выдан в Свибловском гэ-эс.
– Свиблово – это хорошо… – рассеянно сказала Надежда Васильевна и брезгливо отодвинула от себя пачку. – Страна и глобус не те. Как вы вообще сюда попали?
– Опять другой глобус? – В Тёмкиной голове будто что-то хрустнуло.
Ожил розовый телефон, и интерес исчез из глаз дамы – будто выключили свет. Тёмка почти физически это почувствовал: как будто от его лица отвели прожектор.
– Ты на месте? – крикнула в трубку Надежда Васильевна. – Где стоишь? Я тебе голову оторву, – серьезно пообещала она. – Ильфак, Игорь, встали – пошли. Ильфак, потом заедешь на Барахолку, купишь Игорю новый паспорт. Завтра в десять совещание у Шойгу. Подготовь материалы. Да, оставь им что-нибудь.
Ильфак Мирзаевич вывалил из огромного портмоне две тысячные бумажки, потом быстрым ловким движением переменил одну на пятисотку. После этого все трое поднялись с таким видом, будто их здесь нет и не было никогда.
– Вы заказывать будете? – Официантка вынырнула из-за уходящих спин.
– Двести хреновухи, домашнее светлое, кока-кола обычная, строганина из нельмы, котлета по-киевски! – выпалил Костыльков давно заготовленную фразу, опасаясь, что случится что-нибудь еще и ему не удастся даже поесть.
– Можно я тут посижу? – агрессивным тоном спросила девушка и, не дожидаясь ответа, устроилась напротив Тёмки. – Мохи-ито! – закричала она вслед уходящей официантке, но та вряд ли услышала: в зале врубили на полную «Мой адрес – Советский Союз».
– Сейчас водку принесут, – осторожно сказал Тёмка. – То есть хреновуху. Это настойка такая. Будете?
– Буду. Ненавижу. Сволочь, – сообщила девушка. – Я его, наверное, любила. По-своему. А он… – Она попыталась расплакаться, но слезы, видимо, кончились раньше. – Свалил на другую линию, подонок. Говорит, что из-за нетерпимости. На самом деле к любовнику. У него хуй граненый, а я сучка двужопая.
Костыльков посмотрел в окно. Новый Арбат наконец ожил, поток машин медленно шевелился, световые пятна ползли по черному асфальтовому фону, как жуки-светляки.
– Вы знаете про другие линии? – решил он уточнить на всякий случай.
– Ну да. – Девушка засунула руки под кофту: ее слегка подтрясывало. – Ильфак Мирзаевич в МЧС работает, у Надежды Васильевны. Он Игоряшин дядя. Двоюродный.
– Понятно, – сказал Костыльков. – Если что, я Тёмка.
– Луся. Атлипецкая, – легко представилась девушка. – Только не Лю-ю-юся. Терпеть не могу.
Официантка принесла пиво и хреновуху. Стопок для хреновухи она принесла с запасом – аж четыре штуки. Видимо, Надежда Васильевна ее здорово напугала.
– Пива можно? – спросила девушка и, не дожидаясь ответа, потянулась за кружкой.
– Погодь-погодь-погодь, – Тёмка вытянул руку, не заметив, что перешел с девушкой на «ты». – Это что такое играют?
«Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом…» – мело-летело по залу.
– Пугачиха старая, – девушка наконец справилась с собой и тут же вытащила пудреницу и принялась ухаживать за мордочкой.
– Нич-чего себе либерализм, – пробормотал Костыльков. – Путина на вас нет.
– Путин у нас есть, – вздохнула девушка. – А либерализма нет.
– А Пугачёву вот так спокойно крутят? – не понял Темка.
– А что такого в Пугачёвой? – Девица упорно не врубалась.
– Не знаю, как у вас, а у нас ее за эту песню в Горький сослали, – сказал Костыльков. – За антисоветскую агитацию и пропаганду отношений, унижающих человеческое достоинство, – процитировал он с соответствующей интонацией. – Все трудящиеся Союза Советских Гомосексуалистических Республик в едином порыве осуждают попытки оправдания половой эксплуатации человека человеком…
– Глумишься, что ли? – Девушка наклонила голову, как умная собака.
– Просто память хорошая, есть у меня такой недостаток, – вздохнул Тёмка. – И еще один мой недостаток: я гет. В смысле гетеросексуал. Не беспокойтесь, приставать не буду, – на всякий случай добавил он, зная, как реагируют женщины, даже самые раскрепощенные, на такое признание.
– Не глумишься, – решила Луся. – У Игоря такая же морда была, когда он мне сказал, что мужиков любит… Какой, значит, там у вас Союз? Гомосексический?
– Нет уже Союза, кончился в девяносто первом. Теперь у нас Российская Педерация, – скривился Костыльков и выпил.
Из колонок посыпался тяжелый грохот, будто сгружали булыжники.
– Можно, я к тебе пересяду? Ничего не слышно, – попросилась девушка. Тёмка обрадованно кивнул и налил еще.
Минут через десять принесли наконец строганину и котлету по-киевски. Все это время Тёмка и Луся болтали. Точнее, Луся спрашивала, а Тёмка отвечал, разглядывая то Лусины плечики, то шейку, то пальчики с длинными ноготками, покрытыми оранжевым лаком.
– А на Западе у вас как? – домогалась Луся мелких подробностей.
– Ну там попроще, – сказал Костыльков, макая строганину в соус. – У них после фашизма началось. Дескать, бесконтрольное размножение порождает перенаселение, и потом приходит Гитлер. Но просто запретить гетеросекс у них нельзя, у них демократия все-таки. Поэтому там развили феминизм, у женщин к мужикам ненависть жуткая. А в Германской Демографической Республике, – вспомнил он, – мужчины и женщины в разных
