Паромщик - Джастин Кронин
Эти три случая, при всех их отличиях, имели одно сходство. Данные об итерантах удалили из Центральной информационной системы; все документы, на которых стояли их имена, бесцеремонно отправили в уничтожитель бумаг. Исчезли не только люди, исчезла официальная память о них, словно этих троих вообще не существовало.
– Здесь есть телефон? – спросил я Тию.
Она повела меня в комнатку, находившуюся в задней части дома. Мне повезло: старомодный аппарат с дисковым набором работал без электричества. Сняв трубку, я услышал гудок. Часы на тумбочке у кровати показывали девятый час утра. Уне полагалось уже быть на работе.
– Приемная директора Брандт.
Чему тут удивляться?
– Уна, это Проктор. – (Молчание.) – Уна, вы меня слышите?
– Да, конечно, – не своим голосом ответила она. – Чем я сегодня могу вам помочь, мистер Смит?
Все оказалось намного хуже, чем я думал.
– Сделайте мне одолжение… Скажите, есть ли сейчас кто-нибудь в изоляторе?
На линии снова стало тихо.
– Что такое изолятор? – спросила Тия.
– Место, где до прихода парома находятся те, кто подлежит принудительному ретайрменту. Словом, зона размещения в подвале здания Министерства социального обеспечения.
– Зона размещения… Это вроде тюрьмы?
Мне вдруг стало стыдно. За двадцать лет работы у меня ни разу не возникло таких мыслей по поводу зоны размещения.
– Да, вроде тюрьмы.
– Мистер Смит, вы меня слушаете? – раздался в трубке голос Уны.
– Да. Внимательно слушаю.
– На вашей встрече будет присутствовать еще один человек.
У меня свело живот, но надежда еще теплилась.
– Мужчина или женщина?
– Боюсь, для ответа на этот вопрос у меня недостаточно сведений. Насколько я поняла, человек очень молод.
Один человек. Очень молодой. Кэли.
– Благодарю вас, Уна. Хочу вам сказать: все, что они говорят обо мне, – неправда.
– Я никогда не сомневалась в вас, сэр. Но мне больно слышать о том, как ухудшается ваше самочувствие. Я бы посоветовала вам проверить свой монитор перед тем, как идти на встречу.
Мой монитор?
– До свидания, мистер Смит. Надеюсь, вам станет лучше.
Моя бывшая секретарша повесила трубку.
– В этом доме найдется ридер? – спросил я, повернувшись к Тие.
– Я думала, ты ненавидишь эти штучки.
– Ненавижу. Так есть или нет?
Ридер нашелся в ванной, под раковиной умывальника: старой модели, но вполне работоспособный. Индикатор показывал, что заряда еще достаточно. Под пристальным взглядом Тии я сел на кровать и подключил ридер к монитору. Экран замигал. В ридер стали поступать данные. Через тридцать минут экран погас. Ридер закончил обработку данных.
Отобразился процент моей жизненности.
Какое-то время я просто пялился на экран ридера и думал: «Конечно. Только этим и можно все объяснить».
– Проктор, какие показатели?
Я протянул ей ридер. Девять процентов.
Я не просто терял рассудок. Я умирал.
19
Когда показатель чьей-нибудь жизненности падал ниже десяти процентов, это уже не являлось личным делом человека. Сигнал с монитора сразу же поступал в Центральную информационную систему и оттуда передавался в Министерство социального обеспечения. Его называли «сигналом тревоги». Соответствующая служба отправляла дроны, которые засекали местонахождение источника сигнала. Департамент социальных контрактов издавал постановление о принудительном ретайрменте и высылал охранников. Если парома в этот день не было, делали запрос на внеочередную отправку. Через день, от силы через два ретайр уже плыл в Питомник.
Так почему же охранники не барабанили в дверь?
Ответ был очевиден: из-за бури. Все дроны вернулись на землю. Должно быть, сигнал тревоги раздался поздно вечером. Дроны следили за мной вплоть до отцовского дома. Потом буря нарушила электроснабжение, и служба слежения потеряла меня из виду. Но как только электричество появится снова (а может, оно уже появилось?), поиски возобновятся.
Они могли явиться сюда в любую минуту. Если меня найдут, Кэли уже никто не поможет.
В кухонном столе я нашел довольно острый кухонный нож, а в инструментальном ящике под раковиной – кусачки. Обследовав комнаты, я разжился швейными принадлежностями, полотенцами, коробком спичек и чистой белой футболкой, которую разорвал на лоскуты. В неработающем холодильнике нашлась бутылка водки – очень кстати. Лучшим местом для осуществления моего замысла оказалась ванная. К счастью, там имелось окно. А я собирался провести варварскую операцию, причем без всякого наркоза. Я продезинфицировал водкой нож и кусачки, разложил все необходимое на бортике ванны, уселся на крышку унитаза, налил в стакан водки на толщину трех пальцев и залпом выпил ее. Не ахти какой анестетик, но другого у меня не было. Тия стояла в проеме двери. На лице застыл ужас.
– Учитывая то, что будет дальше, лучше тебе не смотреть, – сказал я.
Она не шевельнулась, чему я втайне обрадовался. Еще со времен моих студенческих состязаний по плаванию я усвоил одну нехитрую истину: со зрителями ты ведешь себя смелее. И вскоре я почувствовал прилив смелости. (Думаю, кроме присутствия Тии, этому поспособствовала выпитая водка.) Взяв нож, я приставил острие к коже у кромки монитора.
– Приступим.
В глазах замелькали звезды. Закружились галактики. Целый космос боли. Из-под лезвия хлынула кровь. Я вскрывал себя. Казалось, продолжать будет немыслимо, однако я знал: стоит замешкаться хотя бы на секунду и моя сила воли иссякнет. Словно повар, срезающий лишний жир с куска мяса, я надрезал кожу по периметру монитора, затем подсунул лезвие под него и стал давить, пока проклятая штука не отделилась от тела с медленным чмоканьем. Я отодвинул монитор кончиком ножа, обнажив изрезанный розовый прямоугольник плоти, тут же исчезнувший под струей крови. Бросив нож, я потянулся к кусачкам. Оставалось лишь перекусить тоненькие проводки, но я не мог. Голова кружилась, руки ослабли. Я протянул кусачки Тие.
– Прошу тебя, помоги, – простонал я.
Так окончились самые отвратительные шестьдесят секунд моей жизни. Тия стояла передо мной, держа в одной руке монитор, а в другой – кусачки. Затем она швырнула их в раковину, прижав к ране полотенце, щедро смоченное водкой. Казалось, моя рука попала
