Благодать - Пол Линч
Сама она не может решить, что хуже: быть голодной в глухомани или же голодной в городе. Кому охота жить в городе? думает она. В детстве она представляла чужестранность больших городов, однако теперь видит, что всякий город таков же, как и все прочие. Те же высокие здания, и как расстояние между ними отзывается теми же звуками, всегда тот же мост с теми же лоботрясами и деревенщиной, следят за всем, что движется мимо, глазеют и глазеют на тебя с головы до пят и наизнанку. Улицы рокочут от побирух, мальчишек-поди-принеси и жулья, и вечно кто-то орет на мула или на лошадь, и животные бессловесно пялятся на тебя. Дворянство надушено, немудрено, думает она, что люди опорожняют горшки свои им под нос, и, хоть река и несет освежающий воздух, не сравнить это с воздухом, что спускается с Черной горы, небесно-благоуханным и приверженным своему долгу очищать дом.
Она уставляется в лицо мясистому дядьке, опирающемуся на прилавок с потрохами и куриными головами, и потрясена ценами.
Барт говорит, поедим сегодня там, где мы на постое, а не среди улицы, где на тебе виснуть будут дети.
Она говорит, ах, значит, вот как поступим?
Барт хочет сыграть на биллиарде и уже на полдороге по лестнице вверх, но она стоит у дверей и не желает входить.
Колли говорит, ты глянь на этого недорукого, кто захочет играть против такого в биллиард?
Она разворачивается, Барт возвращается и идет за нею, лицо его наливается яростью, глаза того и гляди выпрут наружу.
Он говорит, да что с тобой такое?
Она не хочет выдавать ему этот свой новый страх подъема по лестницам, что во сне лестница под нею рухнула, а затем и все здание обвалилось на нее, и она в своем сне бодрствовала, пусть и была мертва. Обертывается в свой плащ и держится к Барту спиной, пританцовывает с ноги на ногу, прыгает и кружится, распахивает плащ в эдаком финальном зрелищном жесте.
Взгляд Бартов долог, глаза не мигают.
Затем говорит, ну ты и женщина.
Табака они закупили достаточно, чтоб от дыма заболели легкие. Две ночи в постели – и она чувствует, как кости у ней толстеют от обжорства сном. Пытается не думать о грязи на дамских своих сапожках, поскольку ничто не вечно, даже новая обувь. Они идут по Рыночной площади, и тут Барт хватает ее за запястье и показывает на кого-то. Говорит, я знаю этого малого.
Поспешно тащит ее за собой, на лице вопрошание. Затем отпускает ее и шагает дальше, нос как у пойнтера на ветру. Он проталкивается сквозь толпу, она идет следом, смотрит, как он встает на цыпочки, чтоб разглядеть получше, повертывает на узкую улицу, затем на следующую, и она видит, как тот, за кем они шли, сворачивает в переулок, что приводит мир к тишине, видит, как забирается он в некое временное сооруженье из дерева, укрытие наспех. Рука ее уже у ножа. Под деревяхами этими сбилась суровая шатия, и обглоданный пес утратил свой рык. Она слышит, как Барт кричит, Макнатт, это ты? Видит, как шевелится пара большущих сапог, а затем неспешно выбирается наружу здоровенный мужик. Встает в полный рост, мужик этот сплошь сапожищи, и он на голову выше Барта. Рот у него распахивается, а затем мужик сжимает кулаки и шагает к Барту, хватает его за грудки и вроде как хочет боднуть, и она бросается с ножом, и только тут видит, что Барт улыбается, высоченный мужик толкает Барта в потешной драке. Тянется, чтоб пожать правую руку, откидывается и хохочет, тянет левую руку. Барт пожимает ее, тянет мужика к себе в объятья.
Человек по имени Макнатт говорит, Джон Барт. Какого ж хера?
Барт ему, я увидел тебя только что, голову твою распознаю за милю.
Макнатт говорит, ах ты, мудень сухорукий.
Она видит, что у Макнатта зима, наблюдает за лицом его, пока они втроем сидят за столом у хозяйки. На вид он из тех, кто собственным языком сыт, думает она. Скулы у него высоки под углом нужды, а не красы. Глаза посажены слишком близко. Сапоги под столом слишком громоздки. Треплется он столько, что у него того и гляди волосы повылезут. Она наблюдает, как его глаза вылизывают ковшик, пока наливают в него козье молоко, взгляд хватает хозяйку за задницу, словно чтоб съесть ее спесивую плоть. Когда он тянется за молоком, она видит руку того, кто медленно околевал. Это человек, спасенный из ада, думает она. И все же болтает он, и болтает, и болтает, словно сил в нем неисчерпаемо. Постоянная кутерьма и балаган. Мелкие тычки локтями. С того мига, как он возник, она ни слова вставить не может.
Макнатт говорит, был я в Голуэе какое-то время, бил бродячих собак, та еще докука на улицах, верьте слову. Велели мне расходовать не больше одной пули на пса, но как человеку попасть влет, если псины эти видят тебя и чуют свою смерть? Наверняка это правда, что собаки благородней, когда решают издохнуть самостоятельно, уходят в поля или куда там. Но они шумные как хер чего, когда им попали в ногу и они пытаются удрать. Вы знали, что собаки орут в точности так же, как люди, когда понимают, что подохнут того и гляди? По большей части приходится приканчивать их дубиной…
Колли говорит, он хоть когда-нибудь заткнется?
Она ловит себя на том, что разглядывает руки Макнатта.
…та работенка кончилась, когда я пригрозил пустить пулю в лоб одному там малому, а потому пришел сюда, в самый пуп Ирландии. Вот как я его называю. Вы такое слыхали когда? Добрался повозкой, балакая с тем прощелыгой, который сказал, будто он аж из самого Корка, но все время пялился на мои карманы, и я сказал ему, немудрено, что Корк в самой жопе Ирландии, а потом вытащил часы у него из кармана, потому что смекнул: коли попытается меня обокрасть, пусть себе стибрит свои же часы. Нашел работу упаковщиком на складе на дороге недалеко отсюда, а потом она кончилась, и я стал ворота стеречь…
Колли говорит, заткнись же нахер, Макнатт!
…прикинул, как пропускать кое-каких ребяток время от времени, если вы смекаете, о
