Благодать - Пол Линч
Колли желает знать всякое невозможное. Место души – где именно она хранится. Думаешь, она где-то в потрохах или, может, среди тела, но ему не принадлежит, а может, есть какой ларчик для нее в мозгу, вроде того места, где хранится чувство смешного, соображенье небестолковое, коли душа очертаньями как тело, потому что с ней тогда проще странствовать, но если так и есть, что происходит, когда теряешь руку, вот как Джон Барт например, у души его тоже рука клюшкой?
Думает она о своей душе, о том, что ей довелось претерпеть, прикидывает, как может душа быть одна и та же по сути, если каждый день понемножку меняешься, если ты уж не тот человек, потому что в конце года ты не такая же, какой была в начале его, а иногда меняешься даже за день, смотря какие события. И если так, и если умираешь в одном возрасте, а не в другом, разве ж не будет душа твоя совершенно иной? Вот она, загадка для мудрецов.
Она пощипывает фуксиевые цветочки с кустов, на рассвете паучиные, высасывает призрачный вкус меда. Возвышаются перед ними горы Слив-Блум. Эк восстают они к самому небу, на великую морскую волну похожие.
Горы встречают их туманом. Сочится и липнет он, все вокруг увешивает тайной. Восходящая тропа бугрится осокой и исчезает вверх по склону. Ворона выкликает какое-то сообщение об утрате своего тела, а деревья поджидают, словно разбойники. Мир звуков до чего тих, слышен только Макнаттов рокот и того рокота отзвуки. Вы слыхали про ворона, который уснул в орлином гнезде? Стояла самая холодная ночь, и ворону надоело постоянно мерзнуть. Подается он, значит, в чужое гнездо, находит в нем птенца и, недолго думая, приканчивает его, прячет под камень. Затем возвращается в то гнездо и ждет, когда явится орлица, и когда та прилетает, она решает, что ворон ее птенец, садится на него и греет всю ночь. Вот какая находчивость мне по вкусу.
Первым ту фигуру замечает Колли. Говорит, в той канаве спит человек. Ноги и башмаки торчат из куста, словно человек способен укореняться с деревом. Однако ж эк способны глаза распознавать еще до того, как полностью увидали, что человек тот мертв. Ноги под необычным углом умиранья. Странная неподвижность, притом что все остальное в канаве трепещет на ветру жизнью. Не смотри, предупреждает она Колли, но как тут не глянуть? Странная это штука, мертвое тело. Что оно есть и что не есть. Она смотрит на раскрытую ладонь мертвеца, словно и в смерти выражает он полную меру своей нужды, рука тянется за чем-нибудь съестным, а может, просто он умер один в этой канаве и потому тянулся в недра памяти своей, тянулся за рукой той женщины, которую любил, а может, за рукой матери, бо говорят, что всяк человек зовет свою мать, когда помирает.
Колли говорит, как считаешь, когда птицы выклевали ему глаза, душа его улетела через глазницы?
Они стоят над покойником, и Макнатт пинает его, и она кричит, прекрати, грубая ты свинья.
Макнатт говорит, я просто проверяю, точно ли он мертвый.
Барт говорит, брось ему лучше монету.
Макнатт говорит, нет у меня монет ему давать.
Она извлекает кошель и пересчитывает, сколько у них осталось, кладет пенни в ладонь мертвецу. Смотрит, как Макнатт отстает от них, когда отправляются дальше, видит, как Макнатт склоняется над мертвецом, забирает монету себе.
Говорит, в аду ему верну.
Они выжидают и наблюдают за этим господским домом и за глубоким долом позади него. За выездами изысканного экипажа. Наблюдают, как вечер забирает особняк во тьму. Она перехватывает взгляд Барта, оба подпитывают друг в друге силу. Крадутся к дому. Из ярко освещенной комнаты доносится музыка, но мелодия джиги лисьей охоты пресекается от зверского стука Макнатта. Голоса сплетаются и расплетаются, и она слышит мужчину, а следом женщину и за громадной дверью тревожный голос – должно быть, служанки. Кто там? Облик Макнатта словно меняется, он диковинно приосанивается, словно пытается уловить точный тон песни. Затем говорит голосом джентльмена. Грейс ушам своим не верит – подобный голос услышишь только в городе.
Он говорит, простите за беспокойство, но я из дворянства. С моим экипажем случилась беда на дороге выше по склону. Мне срочно нужна помощь, будьте любезны. Моему кучеру потребен лекарь. Если понадобится, при мне рекомендательные письма. Я Филип Фултон, из баллинаслоских Фултонов. Экспортеры зерна, знаете.
Она видит, как Барт хихикает в кулачок, изумленно смотрит на Макнатта, не может взять в толк, как подобный дикарь способен наколдовать таких слов. Они слышат шепоты, и женский голос произносит, впустите его, впустите его, и голос мужчины-слуги, прикидывает Грейс, они спорят друг с дружкой, и она улыбается в темноту, заслышав, как отодвигается засов, а затем великим ветром врывается в дверь Макнатт, кулаком обрушивает мужчину, шагает в дом с криком.
Ку-ка-ре-ку.
Она видит все словно сквозь зубы, чувствует, как подымается это в ней, этот гнев, что восстал, клыкаст и бесстрашен, обширен, как волчья пасть. Макнатт раздался вширь, воин, гонит кастеляншу и сбитого с ног мужчину – возможно, дворецкого – в комнату в конце коридора. Барт, словно ветер, сквозит с нею рядом, и она видит их обоих в громадном зеркале в коридоре, как глаза их сияют бело на расписанных грязью лицах, в волосы ей вплетены веточки – вид у тебя как у твари, выползшей из канавы.
Барт выхватывает лампу из рук служанки и тихонько восходит по лестнице. Грейс идет за Макнаттом в гостиную, переполненную воплями и криками, две женщины стоят стражей подле мальчика, а вот и хозяин дома, господин Толстосум, или уж как там его назвать, пышущее красное лицо, и Макнатт валит его на пол кулаком, человек этот встает на четвереньки и ползет к своей семье, словно младенец, и Макнатт догоняет его, пинает под зад. За человеком тянется по ковру след мочи. В суматохе стука музыкальные инструменты, видимо, сложены были на пол, и с сокрушительным треском Макнатт пинком отправляет в стену скрипку.
Орет, ну что, мудень,
