Паромщик - Джастин Кронин
– Они что-то значат. И это что-то может нам помочь.
– В чем? Порешить всех факсов? А дальше?
– Жить. Как люди.
– Мы и сейчас живем как люди, – заявляет Паппи. – Если хочешь знать мое мнение, это просперианцы живут не по-людски.
– Они-то как раз думают, что ведут жизнь, достойную людей.
– Верно. Они думают. Но от их мыслей жизнь не становится такой. Скажи, ты хотела бы уничтожить их всех?
– Многие этого хотят. Та же Джесс.
Паппи взмахивает рукой, отметая доводы Матери:
– Джесс зла на весь мир и еще слишком молода. К тому же она здесь не главная.
– Паппи, помнишь охранников, по чьей вине ты ослеп? Неужели ты не хочешь, чтобы их не стало?
– Прости меня, но ты сейчас усиленно стараешься вызвать чувства, которых в тебе нет. Точнее, уже нет. Мы оба это знаем. – (Матерь молчит, затем отходит от мольберта.) – Знаешь, грустить – это вполне нормально.
В ответ слышится горький смешок:
– Ты серьезно?
– Прислушайся к себе. Грусть – вполне нормальное состояние. – Паппи умолкает, затем добавляет: – Мы с тобой не так уж сильно отличаемся друг от друга.
– Да? Как ты это обнаружил?
Паппи пожимает плечами:
– Мы оба не питаем к ним ненависти. Когда-то питали, в прошлом. У меня были такие отрезки в жизни. Но сейчас нас по большей части интересует другое: почему? Почему это место, почему Проспера? Нам это может казаться бессмыслицей, а для кого-то имеет вполне определенный смысл. А теперь, – он снова берет кисть, – если ты задала все вопросы, я был бы не прочь вернуться к работе.
– Знаешь, я ошиблась, назвав твою картину интересной. Правильнее назвать ее безумной.
Паппи уже набирает краску на кисть.
– И ты окажешься не первой, кто так думает. Наверное, Клэр согласится с тобой. Просто она слишком воспитанная женщина, чтобы говорить это мне в лицо. Так мы закончили?
Он ждет от нее еще каких-нибудь слов, однако Матерь молчит. Через несколько секунд она направляется к двери. Скрипят старые петли, и до ушей Паппи доносится звуковой фон внешнего мира: плеск океанских волн, голоса людей, идущих по своим делам, порывы ветра, ударяющего в стены домов, и – где-то далеко – монотонный, жалобный лай собаки.
– Ты ведь волнуешься за нее. Я знаю, – говорит Матерь, выходя из мастерской. – (Паппи не отвечает.) – Паппи, с ней все будет хорошо. Она умеет постоять за себя.
– Ты знаешь, где меня найти.
Он лишь делает вид, будто поглощен картиной.
16
Настало время вернуться домой и получить по полной все, что там меня ожидало.
Я взял такси. Был уже шестой час. Элиза сидела в гостиной. Рядом, на кофейном столике, стоял бокал вина, к которому она не притронулась. При моем появлении Элиза даже не подняла головы. От нее исходила едва сдерживаемая ярость. Я сел напротив:
– Догадываюсь, что Каллиста тебе уже все рассказала.
– Проктор, я проторчала тут невесть сколько времени. Где тебя носило?
– Это долгая история.
– Не сомневаюсь.
Я ощутил всплеск ярости. Элиза встала, прошла к двери, выходившей в патио, и остановилась, глядя на крытый дворик.
– Элиза, послушай. Тут не все так просто. Когда я уходил с причала, охранник был во вполне приличном состоянии. Я помял ему шею, не более того.
– Проктор, ты будешь оспаривать запись с камер? Ты именно что напал на него.
– Все было совсем не так. Говорю тебе, там есть нестыковки.
Она запрокинула голову к потолку:
– Боже, но почему я не видела этого раньше? Как я могла быть такой невнимательной?
– О чем ты говоришь?
– Не догадываешься? О твоих снах, о сомнамбулизме. Проктор, ты ведь болен.
– Слушай, я тогда был почти ребенком. Ты придаешь слишком много значения давнишней истории.
Она резко повернулась. Указательный палец был направлен в мою сторону, как дуло пистолета. В глазах блестели сердитые слезы.
– Думаешь, я не знаю? Каждую ночь одно и то же. Этот жуткий цирк с твоими хождениями по дому. – (У меня свело живот.) – Тебе даже нечего сказать в свое оправдание?
Я глубоко подышал, чтобы успокоиться. Все пошло совсем не так, как я планировал.
– Элиза, ты должна меня выслушать. Все это имеет какое-то отношение к отзвукам, случавшимся у моего отца.
– Великолепно! – взмахнула она рукой. – Парочка лунатиков.
– Знаю, это немного похоже на паранойю…
– Немного? Проктор, да ты нуждаешься в серьезной помощи.
– Помнишь Джейсона, моего стажера? Эймос сказал, что парень уволился, но, думаю, там случилось другое. Я ездил к нему домой. Квартира закрыта. С утра пятницы никто из соседей его не видел.
– Может, ему попросту не хотелось тебя видеть. Тебе это не пришло в голову?
– Он не единственный в этой истории. Есть еще девушка. Совсем молоденькая. Думаю, ее тоже втянули во все это.
Элиза вперилась в меня:
– Ах, девушка? Какая девушка? – В ее голосе зазвучал упрек. – Проктор, ты завел роман?
– О чем ты? Как у тебя язык повернулся? Я же сказал, совсем молоденькая. Почти ребенок.
– Еще великолепнее. – Элиза округлила глаза. – Почти ребенок, – повторила она, изобразив в воздухе кавычки.
Я чувствовал, что каждое мое слово губит меня.
– Ты поняла все превратно. Я случайно познакомился с ней неделю назад, на берегу, когда решил поплавать с утра.
– Что за чушь ты несешь? При чем тут какая-то девчонка с берега? Как все это связано с историей на паромном причале?
– То-то и оно, что связано. Я только не знаю как. Но и она тоже исчезла. Я даже ездил в Академию раннего обучения, чтобы навести справки о ней.
– Ты поперся в Академию разыскивать ее? Ну и как прошло ваше свидание?
Я сделал еще несколько успокоительных вдохов и выдохов.
– Элиза, ты не слушаешь меня, а просто цепляешься к словам. Я же сказал, что попытался навести справки. Так вот, ее никто не видел. Похоже, там вообще о ней не слышали.
– Послушал бы ты сейчас себя! Бред сумасшедшего.
– Согласен, это попахивает безумием. Но возможно, ты ее знаешь. Девочка со шрамом на щеке.
Взгляд Элизы заметался по гостиной, затем остановился на мне.
– Какой шрам? Почему я должна знать какую-то девчонку со шрамом?
– Потому что она живет где-то поблизости. Ты наверняка слышала о ней. Ее зовут Кэли.
Едва я произнес это имя, как произошло нечто странное. Лицевые мышцы жены обмякли, глаза отяжелели. Казалось, она вот-вот уснет. Мне почему-то подумалось, что ее
