Душа для четверых - Ирина Родионова
Молчала и Саша, разглядывая последний снег.
Дана искала среди туго набитых туч проблески колких звезд, носки ее ботинок цеплялись за мерзлую землю.
– А чего эта Галка такая странная? – спросил Лешка, когда очередной ком из свежего снега рассыпался, словно сахарная пудра, и Аля вновь захныкала.
Дана не хотела отрываться от неба:
– У нее мама умирает.
– А разве можно без мамы как-то? – Аля уже вовсю топтала так и не родившегося снеговика, и Дане пришлось вмешаться, потуже затянуть ей шарф и поправить варежки, чтобы не простыла. Ветром кусало за лицо.
– Без мамы… Можно, наверное. Я не знаю.
– Лучше бы без папы. – Лешка смотрел себе под ноги, будто надеялся отыскать там ответы. – А отец у нее есть?
– Нет, она его не видела никогда.
– Везуха…
– Да ладно вам. – Дана поморщилась. – Нельзя так говорить. Без папы и уж тем более без мамы всем непросто. А идеальных людей вообще не бывает.
– Да лучше уж одним жить, чем… – одними губами шепнул Лешка, и снег съел его слова.
Аля вскарабкалась к Дане на колени, и, кажется, минула бесконечная полярная ночь, прежде чем снегопад перешел в колючую ледяную крупу, а потом и вовсе оборвался на полуслове. Двор сиял белым, холодным светом, от ветра приходилось закрывать сестру рукой. Скрежетали качели, умирал свет в окрестных домах. Дана надеялась, что к их приходу отец еще не вернется после своих дел, и радовалась малодушно, что малышня будет толкаться с ней плечами в прихожей, – при них отец не посмеет ударить.
В тот вечер внутри у Даны мелькнуло счастье: маленькое и очень торопливое, разлилось по рукам и ногам неизвестно от чего: то ли от снегопада, то ли от упокоившейся Сашиной души. Дана потянула за цепочку соседние качели, обхватила рукой Лешку и крепко прижала Алю к груди. Шепнула им:
– Я всегда с вами буду, чего бы мне это ни стоило. Всегда. Верите?
– Верим! – с такой серьезностью ответила Аля, что они засмеялись.
Счастье, пойманное на остро заточенный крючок, сорвалось, ушло в глубину. Пора было возвращаться домой.
Глава 12
Куда он исчез?
Маша выскочила из квартиры, и с грохотом захлопнулась дверь у нее за спиной – ошпарило испугом, что из-за этого проснется папа, будет долго крутиться между подушками, вздыхать и вспоминать бессовестную Машу. Нет, папа ведь уехал из города, можно не переживать. Хотя бы из-за этого. Маша помчалась вниз, перепрыгивая через три ступеньки, – утренний сахар снова подпустил к горлу слезы, и Маше хотелось разогнать кровь в неповоротливом, неловком теле. Она вылетела в зимнее утро в распахнутой куртке, со взмокшей грудью и шеей, набрала снега в ладони и изо всех сил растерла лицо. Кислорода не хватало.
Она не справлялась. Она не справлялась уже довольно давно, но только сейчас начала впускать в голову эту простую мысль, и та тонким змеиным телом сворачивалась в мозгу, шипела, прокусывала ядовитым клыком. От пальцев воняло влажной кошачьей шерстью, чистящим порошком и желудочным соком, кислотой, которую Маша все утро оттирала с ковров и линолеума. Она должна бы уже привыкнуть, каждый ее день начинался так – Сахарка кормили исключительно вареной курятиной и дорогим премиальным кормом, весь день кот прятался то за шторой, то под диваном и чувствовал себя вроде бы сносно, но по ночам тихо, лишь бы не попасться, вытворял свои грязные дела. Маша плакала, набирала в чашку теплую воду, разводила мыльный раствор и споласкивала, терла, чистила… Сахарок с ехидным прищуром наблюдал за ней со шкафа. Он будто специально издевался, хотя коты не умеют издеваться, не должны, и Маша не думала, что в этой расчесанной лысой голове может быть такая хитрость, такая ненависть.
Она начала называть его Солонкой – думала, может, это из-за прозвища, которое никак не вязалось с ее диабетом. Сахар от слез поднимался настолько, что Маша рыдала и глядя на глюкометр, и вытирая пробитый палец спиртом, и вкалывая максимальные дозы. Оксана все больше молчала; когда они с Машей оставались в квартире вдвоем, тишина сбивалась в комки лежалой шерсти, и Маша ходила в ней, как сквозь простуду, дурную бесконечность. Лишь иногда Оксана позволяла себе наморщить нос:
– Тебе надо меньше обжираться.
Она наверняка думала, что нервотрепка – это оправдание для таких слабачек, как Маша. Всю жизнь Оксана пыталась вырастить из приемной дочери человека храброго и стойкого, но Маша тянулась слабенькой, пряталась за ее коленками и бесконечно ревела. Отсюда росли ноги и Машиных увлечений: кружки по кройке и шитью (потому что Оксана любила рукодельные вязаные жилеты или брошки из бисера), попытки прыгнуть тройной тулуп на дорогущих коньках, школьный хор, гимнастика… Маша раз за разом порывалась доказать, что ее забрали из детского дома не напрасно, что она справится, она будет полезной. Отсюда же по нескольку раз за вечер переписанные домашние работы, чтобы ни одной помарки, отсюда истерики из-за троек и четверок.
Маша упрямо пыталась стать той, кем не являлась. И оттого, что такой жизнью у нее никак не получалось жить, становилось лишь хуже.
Оксана варила брокколи и цветную капусту, по ложке булгура или безвкусной гречки, ставила куриную грудку на пар, и Маша послушно давилась пресным, постным, забыв и про отрубной хлеб, и про сушки, и про хлебцы, не говоря уже о чем-нибудь вкусненьком. Хотя бы сахар для Оксаны она должна была удержать в норме… Вот и сегодня Маша завтракала твердым сыром и обезжиренным творогом – единственным, что позволялось при ее гипергликемии. Живот урчал от голода, и Маша, плача, жевала колюче-ледяной снег.
Отвлекаться. Надо отвлекаться. Вечерами, наревевшись, Маша читала статьи по психологии – как обрести смысл в жизни, как бороться со сложностями или справляться со вспышками агрессии. За последние недели она расколотила несколько рамок с фотографиями, одну кружку (бледно-бежевую, с нелепыми детскими пчелками, которую ненавидела), разбила костяшки пальцев о стену. Бешенство чередовалось с унынием, и Маша замечала, как вязнет в этом все глубже и глубже, уходит по самую макушку. Кто-то из интернет-психологов рекомендовал ей смотреть на три предмета вокруг, вслушиваться в четыре звука, произносить пять слов – в общем, заземляться, возвращаться в реальность.
И Маша заземлялась. Может, именно поэтому она одной из первых и заметила пропажу рыжеволосого из параллельного
