Красное сафари на Желтого Льва - Татьяна Эмильевна Тайганова
— Я ногу натер, мне тут малó! — захныкало Яйцо. — Давай лучше я здесь рожусь?
И оно затрещало скорлупой, пытаясь раздвинуться из пределов в пернатую жизнь, где летают не только в, но и над.
— Нет! — решительно пресекла Птица, прижимая Яйцо трехпалой лапой. — Ты родишься, как положено.
— А где положено?
Птица посмотрела грустно и бездомно.
— Ты было положено в дупле.
— Я тут. А где дупло?
— Нас выселили без предоставления жилплощади.
— А почему ты согласилась?
Птица покосилась в сторону. На крышах напряженно дрожал мир антенн. Антенны напоминали лес.
Ища приюта Яйцу, Семейная Птица придвинула его к своему телу.
— Маа, душно! — пожаловалось оно и вывернулось из конверта крыльев.
Весна фонарей на дне Города тоже напоминала ностальгическое. Птица, обреченно вздохнув, решила попробовать.
— Не скачи, — попросила она и пару раз тюкнула звездным клювом в опору акселеративной антенны, пытаясь согнуть ее сучья в удобную развилку.
Антенна тряхнулась разрядом, включив под крышей здания ближайший телевизор. Ящик торопливо затранслировал итоги шоу-конкурса "Межгалактическая красавица". Человек перед ящиком ничего в межгалактическом не понял, обозлился, что аппарат снова вышел из строя, огрел в сердцах кулаком по полированной лысине и выдернул из сети.
На крыше, не надеясь уже ни на что, потыкали в железное еще. Антенна, оплавившись слегка прогнулась, поглотила пришлую энергию в глубину нижних этажей и погасила непробиваемым стволом клюв космической Птицы. Металл, отозвавшись в вечном птичьем теле тугим звоном, застыл вновь, сверхпроводяще и холодно.
Выключенный экран в жилье под крышей затосковал позывными далекого одиночества.
— Где ты… Где ты… — тосковал неизвестный Разум. — Где?
Сигнал засквозил по Городу. Макушки антенн качнулись внезапным ветром.
На крышах Города, нахохлившись, сидела Мать-Одиночка.
— Маа, у меня чешется! — Яйцо вращалось макушкой вдоль битумных потеков.
Птица остановила вращение лапой и почистила крылом макушечную точку скорлупы. На скорлупе проступили наливающиеся неоново-рекламным цветом слова:
ЛУЧШАЯ ГАРАНТИЯ ОТ СПИД — ПРЕЗЕРВАТИВ!
Семейная Птица сдавленно охнула, подхватила чешущееся Яйцо в охапку и нырнула с планеты прочь.
6
Женщина под крышей прокричала через квартиру:
— Сейчас! Я не могу отойти от кофе!
Двадцать минут назад она пыталась убедить мужа Алика, что за семь лет супружества вполне логично было бы приобрести хотя бы одного ребенка. Два часа муж Алик умело, как на защите диссертации, доказывал, что за семь лет полезно существовал и вообще жил только во внесемейное время, когда изобретал Человечеству вместо морально устаревшего Кирпича — Шлакоблок, и признан везде, но только не дома, и очень хотел бы и впредь не отвлекать свой творческий потенциал.
Сейчас женщина смаргивала на плиту слезы, а из комнаты нетерпеливо, но не слишком громко звали. Может, чтобы сказать то, от чего станет возможно прожить вместе еще хотя бы семь лет?
Она решительно высохла, разгребла для независимого шума кастрюли, убедительно что-то разбив, и вернулась в комнату.
— Ты звал?
В комнате было пусто, настойчиво и печально. Молчал даже телевизор.
— Алик? — встревожилась женщина. — Что случилось, Алик?
Она распахнула спальню.
Муж Алик спал, закрывшись от мира, как носовым платком, ватманом. Чертеж на ватмане бесцветно обозначил лицо.
— Не звал… — удивленно опустила женщина слова в тяжелый мужской сон.
Чертеж шевельнулся выдохом.
Лицо под бумагой спало навзничь, мучаясь во сне тупым напряжением.
— Алик! — испугалась будущего женщина и заглянула внутрь чертежа.
Победный Шлакоблок узнался без труда. "Странно, а я думала, что совсем дура", — удивилась женщина и поискала в чертеже мировое открытие.
Шлакоблок, перечеркнутый решеткой, остался позади взгляда, постепенно развиваясь в Домоблок, изначально заполненный мебелью, ее людьми и их плоской жизнью. Из множества Домоблоков незатруднительно выросла вертикаль Города, переполненного Человечеством. Иногда вертикаль переламывалась на прямые углы, чтобы прихватить соседне-горизонтальное, и снова взрастала отвесно вверх и отвесно вниз. Наверное, это и было Творческим Потенциалом, не желавшим отвлекаться на бесполезные семейные мелочи.
Ребенок в женщине повернулся прочь от чертежа.
Тогда она позвала негромко, робко и в последний раз:
— Алик…
Хотелось заплакать, но мгновения для этого не нашлось. Она шагнула в небо, где сквозь сполохи и смог политических фраз смутно просвечивало одно неубитое созвездие.
Из слепого экрана сочилось без голоса прежнее. Борщ приварился к кастрюле навсегда.
Где ты?..
7
Падение было так бесконечно, что стало казаться полетом вверх. Время не приближало конца.
Минуты лениво стекали вдоль здания. Окна, мелькая цветным пунктиром, стремительно съезжались вверху в незримую точку.
Женщина отвернула от них падающее лицо и направила тело вниз. Волосы отстали назад опоздавшим взмахом. К городу подступила осень, скользнув по щеке памятью о горьком листе, летевшем к асфальту и вторник, и среду, и четверг. Недели кончались, лист падал и падал, пока снег не прижал его к земле.
"Это покой, и сейчас рассыплется холод и снег, и полет сожмется в последнюю точку. — Все понималось легко. — И точка окажется больше, чем вся жизнь до нее".
Но сосущая бездна под телом не кончалась ничем.
Что-то снова становились неисправимо. Женщина поискала на дне планеты свою точку. Точка стремилась прочь с той же скоростью, с какой женщина опускалась к небытию. Пунктир окон не иссякал.
"Что-то успело переродиться, — осознала женщина новую неизбежность. — Я не достигну ни неба, ни земли, а пролечу все насквозь, и изнанка Планеты продолжится этим же домом".
И сразу стало понятно, что Здание, торопясь окнами вверх, стремительно достраивается Домоблоками к центру Земли.
Запыленное созвездие не приближалось. Полет становился бессмысленным.
"Я так никогда не прекращусь", — посожалела женщина и, зажмурившись, попыталась закончить себя, и в себе — безумный видимый мир.
В зажмуренных глазах Космос стал внезапен и близок, и увиделись чужие дальние крылья. Опираясь на пустоту, белая Птица медленно уносила Яйцо.
"Вот как надо!" — поняла женщина.
Но так, как надо, уже не успела, сознание раздвоилось, и она родила над Городом мальчика.
8
Двое, чтобы поверить, что счастье — совместно, обняли друг друга. Замерев в неподвижном углу подоконника, они смотрели в бездонное небо, которое отражало столь же бездонно сияющий Город. Мужчина мечтал сказать девушке величественное, с чего стало бы сразу возможно объяснить любовь и семью.
Мужчина нашел:
— Мы отражаемся в мире.
И остался доволен — прозвучало величественно в достаточной степени.
Между верхом и низом уплывали в горизонт окна. В каждом ожидало счастья по два человека. Реклама, играя, множила миражи.
— Сейчас нас видит все
