Табия тридцать два - Алексей Андреевич Конаков
Он принялся объяснять, но вдруг остановился, вслушиваясь.
Ему показалось – или Шуша действительно плакала на том конце провода?
– Шуша, с тобой все нормально?
– Кирилл, извини, пожалуйста, – тихо всхлипнула в трубку Шуша. – Ничего не получится, Кирилл. Десять дней назад бабулечку Толечку уволили из ЦДШ.
* * *
Сколько Кирилл себя помнил, ему всегда нравилось искать (измышлять?) тайные связи между явлениями, соединять в единую сеть разнородные, на первый взгляд очень далекие друг от друга события и факты. До сих пор столь странная склонность ума, скорее, помогала ему (в научной работе, в исторических штудиях – позволяя обнаружить что-то новое среди массивов уже известного), однако теперь совершенно точно стала мешать.
После фиаско в Москве Кирилл только и делал, что пытался понять: связано ли внезапное увольнение Капитолины Изосифовны из ЦДШ с нелегальным проникновением в спецхран? связано ли содержание второй (гипотетической) статьи Владимира Крамника с исчезновением библиотечных карточек? связано ли существование «Реестра МПИ» с реальностью «ничейной смерти» шахмат? Эти стратегические вопрошания обрастали множеством более частных, тактических загадок: кто вообще мог знать, что Капитолина Изосифовна и Кирилл были в ЦДШ ночью? Кто мог сообщить (в инстанции, достаточно могущественные, чтобы одним днем увольнять людей и изымать из библиотек любые материалы) об интересе Кирилла к статьям Крамника? Кто решил, что Кириллу не следует читать эти статьи? (Для начала следовало очертить круг подозреваемых. Понятно, что Александр Сергеевич никому ничего не рассказывал. И Капитолина Изосифовна. И Шуша (Шуша вообще не в курсе, если только бабушка не хвасталась ей ночной прогулкой со взломом; впрочем, в любом случае внучка не выдала бы «бабулечку Толечку»). Майя знала, что Кирилл ищет статьи Крамника, но ничего больше. Зато о желании Кирилла познакомиться с Броткиным осведомлен Брянцев. И отец Майи тоже в курсе. В свою очередь, Фридрих Иванович – старинный друг Ивана Галиевича («Что вы делали на кафедре анализа закрытых начал?» – вспомнился Кириллу вопрос Абзалова), а где Абзалов – там и Уляшов. Но в таком случае Кириллу никогда бы не предложили должность ассистента преподавателя – наоборот, разгневанный Д. А. У. прогнал бы иуду-аспиранта из университета. Или это хитрая комбинация, маневр по завлечению? Вряд ли. (Наконец, нельзя исключать работу сторонних, незнакомых Кириллу фигур: скажем, условный майор МВД ведет разработку секты извращенцев-девятьсотшестидесятников, собирающихся на улице Рубинштейна, и Кирилл попал в его поле зрения, и теперь за Кириллом следят (и, возможно, скоро возьмут тепленьким, предъявят обвинения: играл в шахматы Фишера; а Крамник, «ничейная смерть» и прочие фантазии Броткина тут вообще ни при чем).
Каисса! Вот эта линия выглядела вполне реальной.))
Ах, какие неприятные варианты.
А казалось бы, самое время работать над диссертацией: Майя ушла навсегда (вместе с неожиданными СМС-сообщениями «Priezjay skoree ko mne», и амурными развлечениями, и предложениями выпить вина или пойти гулять под дождем), Ян и Толян уехали на лето из города (до сентября комната в полном распоряжении Кирилла), даже кастелянша Надежда Андреевна взяла в кои-то веки отпуск (и не надоедает просьбами помочь с мытьем клопов, травлей окон и чего там еще) – покой; тишина; аскеза; увы, вместо Итальянской партии голова молодого человека была занята бесплодным сочинением возможных связей.
Наконец, не в силах справиться с лавиной мыслей, Кирилл позвонил Броткину и договорился о встрече – но не на Рубинштейна (идти туда было страшновато), а на Камской. (Уж если и арестуют, думал Кирилл, то хотя бы не в компании извращенцев, играющих в шахматы-960; плюс на безлюдной Камской улице легче заметить возможную слежку.)
Броткин, приняв Кирилла, сочувственно выслушал его рассказ:
– Жаль, дорогой Кирилл, очень жаль! Вероятно, ЦДШ оставался последним местом, где можно было прочитать эту статью. А моя копия, увы, пропала много лет назад.
– Что же, Крамник действительно сообщал там что-то новое?
– Та-та-та, новое… Его текст переворачивал все!
– Расскажете, Александр Сергеевич?
– Постараюсь. Собственно, статья Крамника посвящена вопросу, который мы с вами уже начинали обсуждать: решению шахмат. Работа эта велась шахматными аналитиками с двух противоположных сторон: во-первых, все глубже изучались начала партий (к моменту установления Карантина многие дебюты были рассчитаны на глубину до 30 ходов); во-вторых, исследовались типовые окончания – эндшпили. В 1998 году ваш, Кирилл, земляк, новосибирский программист Евгений Налимов, создал алгоритм, позволивший методом ретроспективного анализа рассчитать результаты всех возможных эндшпилей с шестью фигурами: теперь, добравшись до такого эндшпиля, достаточно было заглянуть в таблицу Налимова и узнать результат (при сильнейшей игре партнеров). В 2012 году подобные таблицы рассчитали для всех семифигурных окончаний, в 2021 году – для большей части восьмифигурных. Шаг за шагом теоретики раскрывали тайны первых и последних ходов, находили оптимальный порядок; но, хвала Каиссе, оставалась еще середина партии. Именно она мешала увязать найденные решения дебюта с найденными решениями эндшпиля, защищала шахматы от бесповоротной, безнадежной гибели. Именно она была тем недостающим, разорванным звеном в общем решении нашей любимой игры.
– И что же Крамник?
– Крамник утверждал, что нашел «недостающее звено» решения и что якобы это звено известно людям с очень давних времен, с эпохи арабского шатранджа.
– Каисса, при чем тут арабы?
– Арабы повлияли на современную игру тремя основными путями. Во-первых, это внешний вид шахмат: из-за запрета на изображения, принятого в исламе, натуралистичные фигуры индийской чатуранги, попав к арабам, сделались гораздо более абстрактными. (И именно как абстракции были переняты европейцами. Сегодня облик шахматного слона ничем не напоминает о настоящем слоне: англичане называют его bishop – «епископ», французы fou – «шут». И фигура шахматной ладьи не похожа на лодку; для итальянцев, например, это «башня» – torre, откуда и русское слово «тура».) Во-вторых, арабам принадлежит идея мансубы – то есть шахматной задачи; с мансуб, которые составлял в IX веке Абу Наим аль-Хадим, начинается история шахматной композиции, этой совершенно особой области знания, ничуть не менее сложной, чем сама шахматная игра (кстати, Кирилл, кто ваш любимый композитор? Чеховер, может быть? или Троицкий? Но, надеюсь, не Леонид Куббель (Куббель слишком вульгарен)). И, наконец, третье арабское влияние – концепция табии. В шатрандже отсутствовали дебюты – игра начиналась с табий, заранее оговоренных позиций с уже расставленными пешками и фигурами. Всего до нашего времени дошла тридцать одна табия (из партий арабских шатранджистов Аль-Адли и Абу Бакра ас-Сули). У каждой табии свое название: аль-мувашшах («богато опоясанная»), аль-муджаннах («крылатая»), аль-кирмани («из провинции Кирман»), аль-ибт («плечо»), ас-саиф («меч»), ас-сайяла («поток») и т. д. Простите, Кирилл, мой арабский (я только читаю сносно, а говорю с трудом). Так вот, Крамник заявляет, что существовала как минимум еще одна табия – тридцать вторая по счету. Она якобы фигурировала в каком-то из древних арабских учебников шатранджа, но не сохранилась в партиях мастеров, так как с нее почти никогда не начинали игру. А знаете, почему не начинали? Потому что любые партии, играемые из этой табии тридцать два, обязательно заканчивались вничью.
– Вот это ход! И что же, Крамник сумел отыскать тот арабский учебник шатранджа и установил, как именно выглядела ведущая к ничьей табия тридцать два?
– Нет, никаких древних текстов Крамник не отыскал, но он, насколько можно судить, всерьез занялся реконструкцией этой табии. Понятно, почему его заинтересовала такая задача. Ведь если в самом деле существует одна особая позиция, к которой сводятся все дебюты, и если вы умеете получать такую позицию, то остается прикрутить к ней данные эндшпильных таблиц Налимова – и шахматы решены целиком. Табия тридцать два – своего рода мост, позволяющий соединить дебют и эндшпиль. Но, Кирилл, долгие годы никто из теоретиков даже и не думал о возможности подобного соединения. Как шутил доктор Тарраш, «между дебютом и эндшпилем боги поставили миттельшпиль». И потому изучали a) связь начала игры с серединой и b) связь середины игры с окончанием; но связь начала и окончания? Бонклауд, нелепость, чушь! Только в 1989 году появилась первая книга, посвященная этой проблеме, – «Контуры эндшпиля» Михаила Шерешевского.
– И в чем там замысел?
– Начинать
