Табия тридцать два - Алексей Андреевич Конаков
– И Крамник все это описывает в статье?
– Ходы Крамника куда интереснее, Кирилл. Он вспоминает свой практический опыт применения Берлинской стены – построения, позволяющего переходить из дебюта сразу же в Берлинский эндшпиль и делать черными ничью (при любой, сколь угодно сильной, игре белых). Все точно по Шерешевскому. Понимание этого позволило Крамнику выиграть в 2000 году матч за звание чемпиона мира у Каспарова (притом, что Каспаров находился тогда на пике формы, а его рейтинг ЭЛО превышал рейтинг Крамника на 77 единиц). После той неожиданной победы Крамник сделал вывод, что контуры табии тридцать два почти найдены – и ближе всего они именно к пешечной структуре Берлинской стены.
Кирилл в возбуждении вскочил со стула:
– Берлинская стена! Ах, Берлинская стена как табия тридцать два?
– Скорее, как обещание табии тридцать два, мой дорогой Кирилл. Но теперь-то вы понимаете, как я разволновался, когда узнал, что вы изучаете Берлинскую стену? Я сразу подумал, что таких совпадений не бывает, что все не случайно: digitus dei est hic[58]!
– Но ведь я в самом деле случайно…
– Та-та-та, не верю! Так вот, Крамнику оставалось немногое: a) отыскать уже почти найденную ничейную табию и b) понять, каким образом сводить к этой табии любые дебюты. В статье он утверждает, что частично решил данную задачу к лету 2018 года.
– Решил? И спустя 24 года опубликовал решение в статье?
– Нет, Кирилл, не опубликовал.
– Но, Александр Сергеевич… Как же? В чем смысл?
– Крамник говорит, что нашел частичное решение шахмат, позволяющее получать гарантированную ничью в 96 % случаев, но – ради сохранения игры – не хочет его показывать. В то же время он признает, что при поиске в заданном направлении аналитики должны найти полное решение в течение полувека, а если повезет – то и быстрее.
– Ха! А почему мы должны верить Крамнику? Где его доказательства?
– Увы, Кирилл, доказательства косвенные – хотя от того не менее убедительные. Вы вряд ли об этом знаете, но в какой-то период карьеры Крамника дразнили Крамник-Drawnik (то есть «ничейщик»), и вполне оправданно: он делал великое множество ничьих с любыми соперниками. Вероятно, в это время Владимир Борисович как раз испытывал возможности табии тридцать два. Но в какой-то момент все изменилось – и, к удивлению публики, Крамник стал намеренно отказываться от ничьих, заиграл рискованно, агрессивно, даже авантюрно; и, кроме того, принялся регулярно говорить об угрозе «ничейной смерти», о необходимости скорейшей реформы шахмат. Понимаете? Крамник проверил «частичное решение», убедился, что оно работает – и сам ужаснулся ему. И еще: обратите внимание, что предлагаемые Крамником реформы чаще всего связаны с увеличением подвижности пешечных структур – разрешить пешкам ходить назад, или в сторону, или «торпедой» на две клетки с любого поля. Все потому, что путь к «ничейной смерти» лежит через анализ типовых, стандартных, стабильных пешечных построений (прав был Филидор, когда говорил, что именно пешка – «душа шахматной партии»). К сожалению, на призывы Крамника никто не реагировал; спасать и реформировать игру никто не спешил. Я думаю, именно поэтому он решился опубликовать в 2042 году статью о табии тридцать два – это был отчаянный жест для привлечения общественного внимания к проблеме.
– Получается, – стал считать Кирилл, – если в 2042 году аналитики прочли статью и всерьез принялись разыскивать структуру табии тридцать два, то они должны получить решение шахматной игры самое позднее к 2092 году? Всего через десять лет?!
– А о чем я вам твержу в каждую нашу встречу! «Ничейная смерть» шахмат у порога. На самом деле есть подозрение, что Крамник намеренно переоценил позицию (из благих, естественно, побуждений): скорее всего, его решение (на которое он наткнулся случайно, изучая Берлинскую стену) справедливо не для 96 % случаев, а для 86 %, и времени на поиск окончательного ничейного алгоритма требуется больше, лет сто, но суть не в этом. Какая разница, умрут шахматы в 2092, в 2110 или в 2140 году? Важно лишь то, что они умрут обязательно, неизбежно; и здесь нам следует вернуться к вопросу об альтернативах. Вы помните завет Нимцовича: «В каждом здоровом обществе должна быть проходная пешка». Если не мы, Кирилл, то кто еще в России задумается о спасении шахматной игры?
Оу, как умело подводил Броткин своего юного слушателя к мысли о неизбежности и необходимости шахмат-960. Потрясенный Кирилл не знал, что и возразить (как и всегда, в присутствии Александра Сергеевича все аргументы казались ему железными, все доводы – неопровержимыми); он только качал головой и тихонько бормотал под нос:
– Каисса, та самая Берлинская стена…
– К сожалению, Кирилл, – продолжал говорить Броткин, – из-за Карантина мы не знаем, занимаются ли на Западе разработкой пути, найденного Крамником. И если занимаются – то как далеко продвинулись в этой разработке. Вполне возможно, за прошедшие сорок лет обнаружилось что-то новое, интересное. Неожиданное.
– Придется ждать, пока снимут Карантин, – вздохнул Кирилл.
– Нам-то придется, – хмыкнул Броткин. – А вот Д. А. У. наверняка в курсе.
– Что значит: в курсе? Как можно быть в курсе во время Карантина?
– А как, по-вашему, статья 2042 года попала в Россию? Карантин не абсолютно строг, в нем есть налаженные коммуникации, тайные лазейки, особые каналы. Тотальная изоляция нашей страны – сказка для внутреннего пользования; высокопоставленные лица запросто могут выезжать за границу – соответственно, они знают все, что там происходит.
– Позвольте, это уже… Уляшов ничего не говорил мне…
– Кирилл, я хочу предупредить вас, – жарко зашептал Броткин. – Никогда не верьте Уляшову! Он натуральный Макиавелли, он не сообщает и сотой доли того, что знает. О, вы даже не догадываетесь, насколько он хитер, этот старый лис. (Взять хоть инфаркты, которые якобы случаются с ним – каждые пять лет. Ха-ха, его любимая уловка: специально уходит в тень, наблюдает со стороны; на самом деле Д. А. У. здоровее любого из нас.) Я всерьез подозреваю, что за исчезновением статей Крамника из библиотек всей России стоит именно Уляшов. С высокой вероятностью он располагает и какими-то важными сведениями о табии тридцать два, какой-то информацией, которой не располагаем мы.
Кирилл ошеломленно молчал.
За окном что-то зашумело, капли дождя ударили по стеклу, и порыв ветра распахнул форточку, взметнул занавески. Броткин, не обращая внимания, рассказывал:
– Все, что связано с Уляшовым, окутано мраком, Кирилл; никто ничего не знает о его детстве, не осталось в живых никого из людей, помнивших восхождение Д. А. У. к власти в эпоху Переучреждения. Говорят, академик Зырянов, лежа на смертном одре, заклинал друзей остановить Д. А. У., отстранить от дел, отправить на почетную пенсию: «Дима ведет Россию не туда!» Впрочем, может быть, это только слухи. Вокруг имени Уляшова много странных слухов. Вот вы, Кирилл, были в читальном зале ЦДШ, а ведь существует легенда, что там внизу, под землей, вырыт особый бункер, огромное хранилище, куда по прямому распоряжению Д. А. У. прячут опасные статьи и книги. Скажете, бонклауд? Да, я тоже так думаю, но показателен сам факт подобных разговоров. И, кроме того, ведь всегда есть какая-то (пусть мизерная) вероятность, – Александр Сергеевич мечтательно улыбнулся. – Вы только представьте, только вообразите на секунду, вдруг это хранилище действительно существует? Тогда
