Борис Юдин - Город, который сошел с ума
– Где я? – продолжал хитрить Васильев и играть наивняка.
– Дома, котик! – просюсюкала Валентина. – В своей постельке. Не надо бояться, миленький – я тебя в обиду не дам.
– А Вы, собственно… – усомнился Васильев в правомочности присутствия этой случайной знакомой в своей квартире. – Да… собственно… как Вы тут оказались?
– Очень просто. – вздохнула Валентина и начала одеваться. – Иду с работы – смотрю у подъезда мужичок валяется. Вроде ничейный. Присмотрелась – это же утренний клиент! Не могла же я тебя на асфальте бросить, как окурок какой? Ключи у тебя в кармане были. Вот принесла. Уложила. Ох, и страстный же ты мужчина! – Валентина почмокала губами, изображая восхищение. – Раньше я думала такие только в кино бывают.
– Какая страсть! – возмутился Васильев – у меня даже обувь не снята… И носки тоже.
– Глупый! – ненатурально восхитилась Валентина. – Это дело не ногами делают. Можно носки и не снимать. Это дело вполне и в валенках можно.
Потом Валентина обулась и посерьёзнела:
– Сейчас, маленький, я на работу пойду. А завтра мы с тобой в ЗАГС двинем заявление подавать. Так что собирайся с духом. Я уже отгул взяла.
Васильев остолбенел. Но довольно быстро пришёл в себя:
– В какой это такой ЗАГС, интересно мне? Я что, предложение Вам делал? И ваще я женат. Причём, дважды.
Валентина только рассмеялась:
– Как же! Дождёшься от вас, кобелюк, предложения! Вас надо хватать за яйцы и в ЗАГС волочь, пока не опомнились. А что ты думал, донжуан хренов? Попользовался девушкой и в кусты? Нееет! Не на такую напал. А насчёт жён своих – не надо сказок. У меня в руках документ. Называется паспорт. Понял? А там нет ни одной отметочки о законном браке.
Валентина достала из сумочки Васильевский паспорт и торжествующе потрясла им.
Только зря это она делала. Потому что из стенки высунулась косматая лапа выхватила паспорт и снова исчезла в стене.
– Константин! – радостно ёкнуло у Васильева внутри.
А Валентина растерянно осматривалась вокруг себя. Ей казалось, что она уронила на пол такой важный для неё документ. Но паспорт, как будто испарился. Тогда Валентина так строго и беспощадно посмотрела на Васильева, что он понял – вот это и есть его последние минуты жизни на этой грешной земле.
– Где? – коротко и хрипло спросила Валентина. И подойдя к Васильеву поближе, добавила:
– Куда дел, фокусник херов? Я же тебя, стручок, вот этими руками задавлю, если не скажешь.
Васильев покрылся холодным потом, но Константина не выдал.
– Ты сообрази, падла. – продолжила Валентина. – Ты сообрази, что выхода у тебя нету. Я же с родителями живу. У нас в двухкомнатной квартире четыре семьи. Ты понял, женишок? Не понял? Счас поймёшь!
И Валентина размахнулась.
– Это всё! – промелькнуло в голове у Васильева. – Это пиздец!
Васильев закрыл глаза и стал ждать неминуемую плюху. Но вместо плюхи раздалось мелодичное:
– Уйди, сучка! А то глаза выцарапаю!
Рядом с Валентиной стояла на задних лапах чёрная пантера и замахивалась на невезучую невесту правой передней.
Валентина охнула, подхватила сумочку и выбежала, на ходу обещая написать куда следует.
– Закури, женишок. Очухайся. – кошка Милка протянула Васильеву пачку сигарет.
– Спасибо. – пробормотал Васильев. Сел на край кровати и вынул трясущимися руками сигарету.
Милка щёлкнула зажигалкой и дала Васильеву огоньку.
– Службу несём, рядовая Милашкина? – съехидничал Васильев, затянувшись. – А где же сержант Константинов?
– Тутока я. Где мне быть? – Константин вышел из стенки и уселся в кресло. – Мы это не по службе, а по дружбе так сказать. Ты же пирожные покупал.
– Заботился иногда. – добавила Милка.
Мы вот… – бормотал Константин. – И мебелишку, значит, вернули… и прочее имущество. Потому что по – человечески… А как же?
– Спасибо, братцы. – расчувствовался Васильев. – Сейчас сижу и думаю, что за всю жизнь ко мне никто и никогда по – человечески не относился. Все как – то…
И Васильеву снова захотелось заплакать. Но он сдержался.
– Ладно уж, Петрович, не горюй. – по – своему поняла Милка Васильевскую чувствительность. – Эту Валентину тоже понять можно. На раскладушке в кухне спит. Никакой половой жизни, не говоря уже о любви. Тут кто хочешь озвереет.
А Константин добавил:
– Ты это, Петрович, того… Там на кухне коньяк есть. Мишка вчера принёс. И закусить конкретно. Только ты не напивайся очень с утра. А то вечно…
Васильев подумал, сказал что очень не напьётся и пошёл в кухню. Там он дрожащей рукой налил рюмку коньяку, выпил, закусил колбаской с начал оживать:
– А вот объясните мне, други мои…
– Нет, Петрович, и не проси! – встрял нахальный Константин. – Мы бы и рады объяснить, да ты не поймёшь.
– Да. – мяукнула Милка.
Она уже стала обычной кошкой и тёрлась Васильеву мордочкой о ноги.
– Вы что? За дебила меня держите, что ли? – возмутился Васильев. – Это значит, вы считаете, что необразованный домовой из – за печки понимает то, что специалист с высшим образованием понять не в силах?
Тут Васильев даже загордился сам собой и приосанился.
– Образование тутока ни при чём. – начал разглагольствовать Константин. – Образование – это, к примеру, когда ничего не было, а потом – раз и образовалось. А в твоём случае, Петрович, образование штука бесполезная, потому что только мешает.
– Вот взял бы и подумал, – вставилась Милка, – А почему это ты из Города уехать не можешь?
– А почему? – тупо спросил Васильев.
– А потому. – доходчиво объяснила Милка.
И Константин продолжил:
– Это, типа, от себя не уйдёшь.
Васильев покурил, аккуратно затоптал окурок в пепельнице и осторожненько спросил:
– Вы что это? Вы намекаете, что Город и я – это одно и тоже?
– Догадливый какой! – восхитилась Милка и от восторга замурлыкала.
– Это значит… – продолжал Васильев гнуть свою линию, – Это значит, что, если Город сошёл с ума, то и я не вполне… – и Васильев замысловато покрутил пальцами возле правого виска.
– А как же! – обрадовался Константин. – А как же! Сам подумай – может ли нормальный человек с домовым разговаривать? Нормальный человек в таком случае пугаться должен и вызывать «скорую помощь» с милицией.
– Правильно. – согласился Васильев и тут же спохватился:
– А что же делать? Должен же быть какой – нибудь выход?
– Ты, Петрович, короче, вот… – разъяснил Константин. – Ты это… зачем в Город приехал? На могилки сходить? Так сходи. А то всё пьянку пьянствуешь.
– И то верно. Согласился Васильев и двинул в ванную.
И уже через полчаса чисто выбритый и в новом галстуке сидел Васильев в трамвае и трясся в сторону Городского коммунального кладбища.
Вагон был пуст, уютно поскрипывал на ходу и можно было сколько угодно любоваться, проплывающим в окне, урбанистическим пейзажем. Вот уже остался позади корпус института, выкрашенный в непонятный цвет, вот густая тень вековых тополей сменилась ярым солнцем эстакады, вот замелькали частные домишки предместья…
Васильев вышел на пустующей остановке и побрёл по улочке под названием «Тихая». На ступеньках похоронного бюро, что располагалось у самых кладбищенских ворот, сидел старинный друг Васильева, гравёр мастерской по производству памятников, Лев Андреевич Борщёв. Он покуривал и неспеша тянул пивко.
– Вот скажи ты мне, Петрович, – обратился Лев Андреевич к Васильеву. – Ты когда свою бабу трахаешь? По – утру или на ночь?
– А разница есть? – улыбнулся Васильев.
– Разница огромная! – серьёзно ответил Борщёв, окупорил о деревянную ступеньку пивную бутылку и протянул эту бутылку Васильеву.
Васильев сделал пару глотков и поставил бутылку рядом с Львом Андреевичем:
– Ты подожди, Андреич! Посиди немножко, а я сейчас приду. Хочу к своим на могилку забежать.
– Это дело. Это правильно. – одобрил Борщёв и закурил.
Васильев скрипнул кованой калиткой и очутился в тени и комарах. Почему на старых кладбищах столько комаров – это, несомненно, загадка природы, но это так, и мало кто с этим будет спорить.
Васильев начал протискиваться по узкой тропинке между могильных оградок и успел несколько раз больно обжечься крапивой пока добрался до своей оградки. Там за немудрёным сооружением, сваренным из металлических труб, стоял бетонный памятник на двоих и, как положено, столик и две скамеечки. На одной из этих скамеечек сидела мама Васильева в траурном чёрном платке.
– Спасибо, Олежка, что пришёл. – сказала она не оборачиваясь. – Сейчас посидим немного и поедем домой. Сегодня же сороковины. Надо помянуть по – человечески. Шура там уже накрыла всё, наверное.
– Боже мой! – ужаснулся Васильев, – Неужели она не видит своей фотографии на памятнике?
Васильев достал из кустиков, посаженных по периметру, ведёрко, принёс воды, полил цветы в нагробниках и только потом сказал:
