Борис Юдин - Город, который сошел с ума
Васильев достал из кустиков, посаженных по периметру, ведёрко, принёс воды, полил цветы в нагробниках и только потом сказал:
– Конечно, мама, я приду. Я обязательно приду.
– Вот и хорошо. – улыбнулась мама. – Я поеду домой, а то уже соседи, наверное, собрались.
Она поднялась со скамеечки, одёрнула платье и поплыла, пронизав насквозь массивный памятник чёрного гранита с надписью: «Ивану Филипповичу Странного, корнету 114 гвардейского полка. Спи спокойно, наш дорогой».
Васильев посидел немного, покурил и, поймав себя на мысли, что скорби он не испытывает, пошёл к выходу. В этот раз он пошёл другой дорогой и остался доволен, потому что здесь не было крапивы.
Лев Андреевич сидел всё там же, наслаждаясь тёплым бутылочным пивом. Васильев только присел рядом, как Борщёв продолжил начатую тему:
– И все – таки, Олег, когда ты жену трахаешь? Утром или вечером?
Васильев замялся:
– На ночь, как и все люди. Да это не так уж и важно…
– Ой, как важно, Олежек. Ой, как важно. – не согласился Лев Андреевич. – От этого твоя нервная система страдает. Ты её на ночь трахнул – заспит, зассыт, утром встанет, как тигра ходячая. А если ты её с утра приласкал – весь день будет радостная бегать.
Лев Андреевич собрался было развить эту тему, да из дверей похоронки выбежали две девицы в трауре.
– Наташка! – завизжала одна из них. – Какая же ты счастливая! Квартира, машина, дача – всё твоё! И, вдобавок, профсоюз похороны оплатил!
– Да уж! – гордо подтвердила вторая, и они, скорбя и поддерживая друг – друга, пошли к остановке трамвая.
– Видишь, Олежка. У каждого своё счастье. – начал рассуждать Борщёв. – Кому война, а кому и мать родна.
Но Васильев перебил:
– Андреич! Скажи хоть ты мне – из Города можно уехать или это… А то творится хрень какая – то. Не пойму – то ли я с ума сошёл, то ли все остальные.
Борщёв даже крякнул от удовольствия – так он любил давать советы:
– Конечно, можно. А как же! Ты, Олег, к цыганам сходи. Они к месту не привязаны. Народ свободный. Они знать должны. А все эти заморочки в голову не бери. Ты сколько в Городе не был? Двадцать лет. Конечно, напридумывал себе там, в своей Америке. Что ж ты хочешь?
И снова Васильев трясся в трамвайном вагончике. И снова тупо рассматривал Городские прелести. Хотелось поговорить, а поговорить было не с кем. Только в торце вагона двое подвыпивших мужиков выясняли кто сколько дал на выпивку, и кто при этом выпил на халяву. И так они это вкусно обсуждали, что Васильев, как только вышел из трамвая, забежал в магазинчик на углу и взял бутылку Агдама.
Вооружённый этой бутылкой, которую в народе называли «фауст патрон», он прошёл к реке и устроился в кустиках лозняка на дамбе.
Васильев зубами сорвал пластиковую пробку, выпил глоток и передёрнулся отвращения.
– А ведь пили в молодые годы. – подумал он. – Пили. И как же хорошо шло под разговоры, под гитару, под стихи! А ведь «чернила» эти хуже не стали. Это я стал хуже.
Вот, подумал так Васильев и пригорюнился, глядя на бакен, что покачивался в мутной воде.
И только он успел разгореваться как следует, как на колени Васильеву упал скелетик тополиного листа. Ажурная конструкция прожилок. Тело листа, видимо, давно сгнила, а вот эта арматура осталась.
Васильев взял этот лист за охристый хвостик и тут же лист он покрылся слоем прозрачного льда и наступила зима. И влюблённый Васильев стоял в этой зиме, показывая обледеневшее кружево листа своей сокурснице Оленьке.
Оленька умилилась этой красоте и поцеловала Васильева мягкими губами.
И Васильев так восторженно ответил что оба они упали в сугробик возле самой воды.
Васильев был вне себя. Его распирало и крутило. Он то воспарял, то падал. И дошёл до того, что вскочил, разделся и прыгнул в реку. Вдоль берега шла промоина метров двадцати шириной: течение здесь было такое, что лёд не схватывался.
Васильеву перехватило дыхание холодом и понесло. Он моментально отрезвел и с ужасом подумал, что через полкилометра его просто затянет под лёд. Васильев стал выгребать к берегу, но пугающе медленно выгребать. И вышел, пошатываясь, когда до ледяного покрова оставалось совсем ничего.
Васильев бежал по ледяной кромке берега, резал ступни ледышками, и благодарил Бога, что у него хватило ума раздеться. В одежде он бы не выплыл.
Он добежал до места, кое как оделся и отпил из бутылки. Хорошо отпил. Как надо. Ольги не было. И Васильев пошёл в общагу. Там, вылущивая ледышки из волос, он терпеливо выстоял очередь к телефону – автомату. Трубку взял Ольгин папа и убедительно попросил Васильева больше не звонить.
– Нам в семье только сумасшедших не хватает! – сказал Ольгин отец.
Васильев с ним согласился и пообещал больше с Олей не встречаться.
Мрачный поднялся Васильев в комнату. Там Матвейка с истфака делился своим богатым опытом. Они пили всё тот же поганый Акдам и Матвейка «поливал» за свою семейную жизнь. Он пару месяцев назад женился на даме, которая была старше Матвейкиной мамы лет на десять. И вот теперь рассказывал что к чему:
– Какая любовь, ребята? – пухлая мордочка Матвейки скривилась. – Какая любовь? Где вы её видели, эту любовь? Мне просто удобно. Обо мне заботятся. Я имею бабу когда захочу, а не тогда, когда она соизволит мне дать. У меня гарантированный завтрак и обед. И носки у меня чистые, между прочим.
Васильев переоделся в чистое, подошёл к столу, налил сам себе полстакана «портика», выпил, и влепил Матвейке оплеуху.
Тот свалился со стула и заверещал про милицию. А Васильев не стал ожидать продолжения и ушёл.
– Господи! Какой же я был придурок! – говорил сам себе Васильев, потягивая портвейн. – Боже ты мой! Мне надо было просто оттрахать эту Оленьку и дело с концом. И никаких проблем.
– Оля! Ты знаешь, что я для тебя могу сделать всё, что ты захочешь! – раздался восторженный тенорок.
Васильев раздвинул прутья лозняка и удивлённо посмотрел на владельца тенорка.
На берегу стояла парочка. Ну, дети жалкие, что уж тут говорить! Васильев и умилиться не успел как «Тенорок» разбежался и прыгнул в реку. И сразу стало понятно, что плавать этот мальчонка не умеет, а если умеет, то в ванной.
Помогите! – пискнула девчонка. – Ванечка! Куда же ты? Ты же утонешь!
Васильев вскочил и побежал вдоль берега. Там, впереди река делала поворот и Васильев надеялся, что мальчонку вынесет ближе к берегу. Так оно и вышло. Васильеву оставалось только зайти в воду по пояс, схватить этого Ванечку за шиворот и вытянуть на берег. На берегу Васильев врезал «герою «по морде и скомандовал:
– Бегом, мать твою!
А когда добежали до места, Васильев влил пацану остатки портвейна в рот и спросил у девицы:
– До дома далеко?
– Нет. Не очень. – пискнула она.
– Тогда ноги в руки – и бегом!
И они побежали.
Васильев посмотрел на свои брюки, уже обледеневшие, и пошёл домой.
– Всё это было. – бормотал он на ходу, – Всё было и ничего нового. Нет и не будет.
Стоило ему выйти на центральную улицу, как летний вечер вернулся, и, пока Васильев шаркал по асфальту, одежда почти высохла.
– Ну, вот! Здрасте вам! – заворчал Константин, когда Васильев переодевался. – Опять нажрался где – то. Ну, что с тобой делать, прям, ума не приложу? А ведь завтра тебе работать. «Пророка» читать.
– Не ссы! Прочитаю. – заверил Васильев, устраиваясь в постели. – Читать – это не писать. Так что не переживай.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Васильев, несмотря на все прошлые передряги, хорошо выспался и нисколько не удивился что утро началось с вечера.
– Флаг вам в руки и билет на ёлку! – пообещал он неведомо кому, когда заканчивал бриться. Настроение было у Васильева прекрасное, и когда завтракал, и когда шёл на, так ожидаемый, концерт, и даже когда столкнулся в фойе с Еленой Михайловной.
– Молодец, Олег Петрович! – похвалила Васильева Елена Михайловна. – Пришли пораньше. Я сейчас разберусь с оформлением сцены и мы с Вами ещё разик «прогоним» стихотворение.
Васильев такой эффектной гримассой подтвердил своё желание поработать перед выступлением, что человек посторонний, глянув на его лицо, немедленно бы вызвал «неотложку».
Но Елена Михайловна, к счастью, на Васильева не смотрела. Она смотрела в свои загадочные бумажки в папочке. А насмотревшись вдоволь, сообщила Васильеву, что его номер пойдёт сразу перед оркестром аккордеонистов. А тут как раз духовой оркестр, устроившийся в уголке фойе, начал играть «Встречный марш» и Елена Михайловна упорхнула.
И только она исчезла, как дверь гримёрки приоткрылась и Васильева поманил пальцем Ходулин, руководитель оркестра аккордеонистов.
В гримёрке Ходулин достал из – за зеркала бутылку и два стаканчика, налил и провозгласил:
– По глоточку. Не ради пьянки, а исключительно для традиции.
Васильев выпил и закусил корочкой. А Ходулин, устроившись в бутафорском кресле, начал делиться секретами:
