Паромщик - Джастин Кронин
Мама!
– Малыш, где ты?
Мама, быстрее сюда!
Элиза бежит по улице. Босые ноги расплескивают воду в лужах.
Здесь темно и холодно, и я тебя не вижу!
Плотная стена дождя мешает смотреть. Человечек впереди продолжает бежать, и расстояние между ним и Элизой не сокращается. Он исчезает и появляется совсем не там, куда смотрит Элиза. Где он сейчас? Там? Или там? Элиза спотыкается о тротуарный бордюр, но не падает, а бежит дальше.
– Эй! – кричит она человечку. – Постой! Обожди!
Что это за странное чувство у нее внутри? Почему оно отчаянно побуждает ее бежать? За кем? Или за чем? Элиза не может ответить себе на этот вопрос, зная только одно: надо бежать дальше.
Мама, помоги!
Элиза задирает голову к небу и останавливается. Там опять просвет, в котором сияет голубая звезда. «Голубая звезда, – думает Элиза. – Что-то ведь было связано с голубой звездой. Но что?» Ее захлестывает поток воспоминаний: патио, теплая летняя ночь, эмоциональная подпитка со стороны друзей. Все восклицают: «Посмотрите, какая она голубая! Какая прекрасная!» – и смотрят в окуляр волшебного телескопа Малкольма. (Какого еще Малкольма?)
У звезды есть имя. Но какое?
Продолжая глядеть на звезду, Элиза медленно шагает. Звезда и в самом деле красива. Самая красивая в истории звезд, а история звезд – это история всего. Элизе не отвести глаз от звезды; в то же время она чувствует, что окружена людьми, и их становится все больше.
Мама! Мама!
Этот голос доносится с небес. Ведь все на свете спускается с небес. Элиза продолжает идти на зов. Достигнув фонтана в центре площади, она останавливается. Вот и конец ее путешествия. Звезда висит над ее головой, изливая голубой свет, словно прожектор, освещающий сцену.
– Да, – произносит Элиза. – Я здесь, маленькая. Мама здесь.
В каждой истории все участники и все движущие силы повествования рано или поздно оказываются в одном и том же месте в одно и то же время. А что есть сон, как не история, которую мы вынуждены рассказывать себе?
Иными словами, я – паромщик Проктор Беннет – очутился в гуще войны.
Я достиг площади Просперити. К этому времени я уже понимал, что́ ожидает меня там. Но я не предвидел масштаба событий. В результате я оказался между двумя противоборствующими армиями.
А посередине пространства, разделявшего их, находилась Элиза.
Мне почти удалось до нее добраться.
Поначалу Синтия чувствует какое-то странное замедление. Энергия толпы вдруг резко сходит на нет, но это не единственная перемена. Изменилась сила тяжести. Синтию слегка мутит, в воздухе резко похолодало. Она поворачивается к Стефано – спросить о том, что он ощущает. Тот стоит как статуя. В кулаке зажат ремень болтающейся винтовки. Стефано неотрывно смотрит в небо.
Туда смотрят все.
Размышления Синтии прерывает крик, раздавшийся на дальнем конце площади. Кто-то бежит к фонтану.
Синтия забирает у Стефано винтовку. Тот едва обращает внимание на это.
– Застрелите его! – орет Отто, указывая направление. – Кто-нибудь, застрелите этого человека!
Но никто не слушает его приказов. Все охранники, разинув рот, смотрят вверх.
Отто встает поудобнее и поднимает пистолет. Оружие кажется непривычно тяжелым. На таком расстоянии попасть в бегущего человека почти невозможно. Разумнее подождать, пока Проктор не приблизится к нему. Отто выбирает точку на пути движения Проктора и прицеливается.
Когда Проктор оказывается в прорези прицела, Отто стреляет.
Тогда я не знал об одной интересной особенности: оказывается, когда в тебя стреляют, ты можешь этого даже не заметить.
Я лишь кое-что почувствовал: надавливание на левый бок, словно я врезался в толпу и меня толкнули. Затем кожу что-то обожгло, как при укусе пчелы. Но я не связал оба этих ощущения со звуком выстрела. Я видел, как Отто выстрелил из пистолета, однако решил, что целью был не я. Я побежал дальше и только через несколько шагов (примерно через десять) почувствовал боль.
Я приземлился на четвереньки.
Грянул второй выстрел. Что-то просвистело у меня над головой. Я посмотрел туда и увидел идущего ко мне Отто. Вспышка – и левое бедро обожгло сильной болью. Похоже, пуля задела кость.
Отто выстрелил снова. Я не знал, в какую часть моего тела он попал на этот раз. У меня понизилась чувствительность… нет, не так. Наоборот, она слишком возросла, чтобы вычленять детали. Я был живой мишенью, по которой стреляли, только и всего. Я впился пальцами в траву и пополз, не зная в точности куда. «Подальше отсюда», вот и все.
– Чертовщина, – услышал я голос Отто. – Сдохнешь ты когда-нибудь?
Он поддел меня под ребра носком сапога и перевернул. Я ожидал увидеть дуло пистолета, наведенного на меня, но ошибся. Пистолет смотрел в другую сторону.
Пистолет был наведен на Элизу.
Отто стоял рядом с ней, одной рукой держа ее за талию. Дуло пистолета упиралось ей в висок. Глаза Элизы были широко распахнуты от страха и немого изумления. Я попытался заговорить, но не смог из-за крови в горле.
– Что, Беннет? Красноречие покинуло тебя? – язвительно спросил Отто. – Что-то новенькое.
Мое восприятие окружающего мира начало рассыпаться. Грудь сильно сдавливало, словно нежная розовая ткань легких отвердевала. Я вдруг понял, что захлебываюсь собственной кровью. Я кашлянул, выплюнув облако красных капелек, и вновь попытался облечь свою мысль в слова.
– О чем ты говоришь?
Каждый слог отзывался острой болью. Но я должен был выдержать это.
– Посмотри… вверх, – сказал я.
Синтия мчится к фонтану, не понимая, что творится у нее на глазах. На лужайке распластался Проктор. Неподалеку стоит человек с пистолетом, направленным в голову женщины. Вооруженный человек не замечает Синтии, и это дает ей необходимое преимущество, но, пока он удерживает женщину, стрелять нельзя. И потом, она никогда не стреляла из винтовки.
До Проктора и тех двоих остается каких-нибудь двадцать ярдов, когда что-то происходит. Человек с пистолетом вдруг вскрикивает. Синтия слышит его «Нет!». Он отпускает женщину, пятится назад и смотрит на небо.
Она знает, кто этот человек. Отто Уинспир.
Синтия опускается на одно колено, целится в него и стреляет.
Отдача от винтовки бьет в плечо, как кастет. Синтия понимает, что здорово промахнулась. Проклятье! Она не только промахнулась, но и обнаружила себя. Услышав выстрел, Отто поворачивается и смотрит прямо на нее. Он поднимает пистолет. Синтия снова прицеливается.
Они стреляют одновременно.
Когда звучит простая команда, мы испытываем сильнейшее побуждение выполнить ее. Повиноваться – наш первый инстинкт, особенно если команду отдал умирающий.
Поэтому Отто Уинспир поднимает глаза и видит то же, что и я:
