Паромщик - Джастин Кронин
– Пожалуйста, – прошептал он и вдруг, разжав руки, полетел вниз.
Лифт поднимался, но не так быстро, как хотелось бы. Наши преследователи не сдавались. Теперь они бежали вверх по лестнице, словно армия бешеных муравьев. Мы достигли верха первыми, хотя опередили их лишь ненамного. Некоторые из стоявших внизу перенесли свою ярость на шаттл и принялись стрелять по блестящим стенкам челнока, словно это могло их спасти. Мы достигли люка шаттла, протиснулись внутрь и загерметизировали челнок изнутри. Через пару секунд возле люка уже собрались отчаявшиеся. Мы расселись. Я усадил Элизу в кресло и закрепил ремни. Ее глаза были приоткрыты, веки подрагивали, как крылышки.
– Я не могу ее оставить, – бормотала Элиза. Лицо жены было мокрым от слез, волосы покрывал пепел. – Пожалуйста, не вынуждайте меня оставлять ее…
Я поднялся по лесенке в кокпит. За пультом управления сидел Джейсон. Пассажирский отсек у нас за спиной повернулся, заняв стартовое положение.
– Взлетай, – сказал я пилоту. – Не жди.
Джейсон в ужасе посмотрел на меня:
– А как же те люди на башне? Они же сгорят в пламени.
– Их никто сюда не гнал. Теперь уже поздно. Запускай двигатели, или я сам их запущу.
«Для них все кончится быстро», – твердил я себе. Оглушительный треск, волна огня, и… все. Почти милосердный поступок, учитывая дальнейшую судьбу планеты.
Двигатели шаттла ожили. Меня вдавило в кресло. Незабываемый момент отлета с Земли. Мы покидали планету, подводя черту под прежней жизнью и всем, что было в ней. Шаттл взмыл над башней. Мы улетали от большой голубой колыбели человечества. «Прощай, Кэли, – подумал я и закрыл глаза. – Прощай, моя доченька, сердце мое, чье тело лежит в земле». Шли секунды и минуты. Время потеряло всякий смысл, растворившись в грохоте шаттла. Энергия разгоняющихся двигателей текла сквозь меня, словно струя расплавленного свинца. Мы набирали высоту. Кабина вздрагивала. Все эти звуки били по моим чувствам. Я открыл глаза, лишь когда двигатели смолкли и ставшее невесомым тело пожелало вырваться из плена ремней. За окнами шаттла простиралось темное пространство с мерцающими звездами.
Набравшись мужества, я отправился в помещение, где находились криокапсулы для руководства. Их разместили отдельно от капсул, предназначенных для колонистов, в небольшой комнате вблизи купола. Капсулы располагались в ряд, как гробы в склепе. Первые три пустовали; крышки были открыты, а внутреннее пространство осушено. До недавнего времени в них спали Тия, Квинн и я. Рядом находилась капсула моего брата Малкольма. (Несколько секунд перед глазами стояла сцена из сна, где он был моим отцом. Разница в возрасте между нами составляла двенадцать лет, и в реальном мире наши отношения во многом были такими же, как у отца с сыном.) Далее шла капсула Джейсона, бывшего морского летчика, ставшего авиакосмическим инженером, порывистого, искреннего и открытого. Потом капсула Уны – моей верной, безотказной помощницы, которой можно было поручить любое дело. И наконец, капсула Уоррена, предавшего всех нас. Я останавливался возле каждой, хотя и не видел лиц, поскольку смотровые окошки покрылись инеем.
Я подошел к капсуле Элизы и пальцами стер иней. Криогенная жидкость была полупрозрачной, желеобразной, цвета сепии, как на старинных фотографиях. Сквозь эту желтовато-коричневую массу на меня смотрело лицо жены; ее настоящее лицо, которого я не видел почти четыреста лет. Каким неподвижным оно было, каким безжизненным! Но только внешне. Внутри ее разума таинственным образом существовал целый мир с городом и предместьями, сушей и морем, работой и отдыхом, печалями и радостями. Мир, где другие участники полета ели и спали, боролись и предавались телесным утехам. В этом мире существовали розы, чайные чашки, велосипеды и детские туфли. Там были время, материя и свет. И она властвовала над всем этим, как богиня, пребывая в том же сне.
Последняя капсула пустовала. Она предназначалась для Кэли. Странно, что, стоя возле нее, я думал не о Кэли, а о парне, цеплявшемся за кабину лифта в день нашего бегства с Земли. Разве трудно было приоткрыть дверцы, протянуть руку и втащить его в кабину? Спасти хотя бы одну обреченную душу? Однако все произошло слишком быстро; тот парень давно мертв. Он мертв почти четыреста лет. Почти целую вечность – и чем дальше, тем отчетливее будет это ощущение.
Мои размышления прервались: я понял, что не один в помещении. Повернувшись, я увидел Тию. Она сидела на полу, упираясь спиной в одну из капсул.
– Извини, – сказала она и поморщилась. – Нужно было подать голос, как только ты вошел.
– Тоже не спится, да?
– Знаешь, я вдоволь наспалась за эти годы.
Я сел на пол рядом с ней.
– Как она выглядит? – помолчав, спросила Тия.
– Такая же, как была.
– Странно сознавать, что все мы жили в ее голове.
– Я понимаю, о чем ты.
Тия вздохнула:
– А знаешь, что злит меня по-настоящему? – Она подняла большой и указательный пальцы. – Я ведь чуть не переспала с этим придурком.
– С кем? С Уорреном?
– С кем же еще? Он вел себя как настоящий мартовский кот. Поверь, ничего серьезного я к нему не испытывала. Мы тогда оба изрядно набрались.
– Не знаю, что тебе ответить, – сказал я, поскольку слышал об этом впервые.
– Мог бы начать со слов «Мои соболезнования». А вообще, это ты во всем виноват.
– Ты переспала с Уорреном, а я виноват?
– Я же сказала: «Чуть не переспала». Это не одно и то же. А ты виноват, поскольку вечеринку устроили в твоем доме. На таких сборищах каждый обязательно оказывается в постели с кем-нибудь. Таков закон природы. – Тия вдруг замолчала. На ее лице отразился ужас. – Боже мой, о чем я говорю! Проктор, прости меня.
– Все нормально, – успокоил я ее. – Забудь.
– Какая же я дура! Не надо было об этом заикаться.
– Я же тебе сказал: забудь. Ты слышала? – Я слегка пихнул ее локтем в бок. – А ты права. Вечеринка была что надо.
Тия негромко засмеялась:
– Помнишь, как Джейсон столкнул Уоррена в бассейн?
Я улыбнулся, вспомнив тот случай:
– Уоррену не слишком понравилось.
– Какая у него была физиономия! А помнишь, во что вырядился Набиль?
– По-моему, во что-то вроде комбинезона.
– Как он мог дышать в этом скафандре? А сигары Отто?
– Редкостная дрянь.
– И эта сука Регана. – Тия даже застонала. – Никогда не переносила эту особу. Но танцевать она умеет. Надо отдать ей должное.
– Постой, мы говорим об одной и той же Регане? – спросил я, поскольку не помнил, чтобы та
