Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы
— Да, и вот еще что, — добавила она, обратив маску вниз. — Я боюсь этих машин, крючков, этого одиночества и Инферно. Боюсь похоти, побуждающей раздевать лицо. И боюсь, — ее голос сделался едва слышным, — боюсь этих борцов.
— Да? — мягко переспросил я спустя мгновение.
Бархатная маска придвинулась ближе.
— Рассказать вам кое-что о борцах? — быстро проговорила она. — Я имею в виду тех, что борются с женщинами. Ведь они часто проигрывают. И тогда им требуется существо, чтобы выместить на нем злость от поражения. Нежная, слабая, испуганная девушка. Она необходима им, чтобы сохранить мужское «я». Разумеется, остальные мужчины против этого. Остальные хотят, чтобы их кумиры дрались только с женщинами и выходили из схватки победителями. Но последним обязательно нужно побить девушку. И это просто ужасно.
Я сжал ее пальцы, словно желая передать немного уверенности и мужества — хотя сам вряд ли мог похвастать избытком этих качеств.
— Думаю, я смогу помочь вам попасть в Англию, — сказал я.
На столик медленно наползли и застыли чьи-то тени. Я поднял взгляд и увидел трех мужчин, стоявших раньше у дальнего конца стойки. Те самые, из двухдверного авто. Они были одеты в черные свитера и черные обтягивающие брюки. Лица не выражали абсолютно ничего, как это бывает у наркоманов. Двое стояли возле меня. Третий навис над моей собеседницей.
— Отвали, парень, — услышал я. Другой в это же время говорил девушке: «Поборемся, сестричка? Ты что выбираешь дзюдо, слэпси[29] или кто-кого-убьет?»
Я поднялся. В иных ситуациях англичанин считает, что с ним просто-таки обязаны обойтись дурно… Но именно в этот момент к нашему столику бесшумно, словно скользя над полом, приблизился похожий на лиса мужчина. Реакция остальных трех меня поразила — они явно были растеряны.
На лице подошедшего появилась жиденькая улыбка.
— Такими штуками вам моего расположения не завоевать, — произнес он.
— Только не пойми нас неправильно, Зирк, — заискивающе пролепетал один из них.
— Думаю, я правильно вас понял, — ответил тот. — Она рассказала мне о вашем сегодняшнем опыте. Это не усилит и вашей любви ко мне. Отвалили.
Они неуклюже попятились к дверям. И когда уже осмелились развернуться, один громко сказал:
— Давайте уматывать отсюда. Я знаю место, где они голые дерутся на ножах.
Малыш Зирк мелодично рассмеялся и подсел к моей спутнице. Она слегка посторонилась, но лишь чуть-чуть. Я подобрал ноги под себя и, облокотившись на стол, наклонился вперед.
— Кто твой друг, крошка? — спросил мужчина, не глядя на девушку.
Легким жестом она переадресовала вопрос мне. Я назвался.
— Значит, британец, — с растяжкой протянул он. — Она просила тебя помочь выбраться из этой страны? И насчет паспортов? — Его лицо расплылось в улыбке. — Ей хочется бежать отсюда. Ведь так, крошка?
Своей маленькой рукой он стал поглаживать девушку по запястью, но его пальцы со вздутыми сухожилиями были согнуты и напряжены, словно готовые в любой момент схватить и скрутить нежную девичью кисть.
— Ну вот что, — сказал я жестко, — я должен быть благодарен за то, что ты выпроводил этих быков, но…
— Не стоит того, — перебил он меня. — Они совершенно безвредны. Разве что когда садятся за руль… Тренированная четырнадцатилетняя девчонка могла бы сделать калекой любого из них. Да вот та же Теда, к примеру, если б только это ее интересовало… — Он повернулся к девушке и, перенося руку от запястья к волосам, медленно провел по ним, позволяя прядям свободно струиться между пальцев. — Ты ведь знаешь, крошка, что я сегодня проиграл? — мягко произнес он.
Я встал.
— Пошли! — обратился я к девушке. — Уйдем отсюда.
Она сидела как ни в чем не бывало, даже не берусь сказать, дрожала она или нет. Я тщетно пытался прочесть хоть какую-то просьбу или знак в ее закрытых маской глазах.
— Я увезу тебя, — сказал я. — Это в моих силах. Я в самом деле могу увезти тебя.
Зирк снова улыбнулся.
— Ей действительно хотелось бы поехать с тобой. Ведь правда, крошка?
— Так да или нет? — спросил я. Она сидела все с тем же безучастным видом.
Он медленно сжал пальцы, захватывая ее волосы в кулак.
— Слушай, ты, гаденыш, — выпалил я, — убери руки!
Он взвился с места, как змея. Я не специалист по дракам, но знаю: чем сильнее я напуган, тем тяжелее и увереннее бью. На этот раз мне повезло. Но как только он стал оседать, что-то полоснуло меня по щеке, и я почувствовал резкую боль одновременно в четырех местах. Я схватился рукой за лицо. Четыре глубокие раны от острых, как кинжалы, ногтей-насадок сочились теплой густой кровью.
Она не смотрела на меня. Согнувшись над маленьким Зирком и прижимаясь маской к его щеке, она тянула нараспев: «Ну же, ну, успокойся, не расстраивайся, позже, если захочешь, можешь сделать мне больно».
Вокруг нас зазвучали голоса. Я шагнул к ней и сорвал с лица маску.
В самом деле, не знаю, почему я рассчитывал увидеть что-либо иное…. Это было очень бледное, совершенно лишенное косметики лицо. Вероятно, нет никакого смысла краситься, если носишь маску. Взлохмаченные, неухоженные брови, растрескавшиеся губы. Но что касается выражения лица и блуждавших на нем чувств…
Вы когда-нибудь поднимали с сырой земли камень? Вы видели этих белых, покрытых слизью личинок?..
Мы смотрели друг на друга: я сверху, она снизу.
— Да, как же, должно быть, тебе страшно, не так ли? — произнес я с сарказмом. — Боязно присутствовать при этой маленькой ночной драме, правда? Ты перепугана до смерти.
И я, все еще держась за не перестававшую кровоточить щеку, вышел прямо в пурпурную ночь. Никто не остановил меня, включая и девиц-борцов. Мне хотелось оторвать выступающий под рубашкой конец пленки, чтобы тут же проверить его и, обнаружив, что я получил слишком большую дозу радиации, с полным основанием просить разрешения переправиться через Гудзон, пересечь Нью-Джерси — прочь, подальше от этого затяжного, невыносимо долго умирающего сияния Воронки пролива Нарроуз[30], и там, на Санди-Хук[31], дождаться ржавого корабля, который возвратит меня через океан — в Англию.
Порядочная девушка и пять ее мужей
Пребывать в оплачиваемом творческом отпуске и вдруг обнаружить, что ты не в состоянии ничего создать, — вещь неприятная для любого художника. Очутиться среди дюжины таких же людей, томящихся вынужденным бездельем в кучке словно бы выброшенных на необитаемый берег домиков, — и того хуже. Поэтому, когда Том Дорсет добрался до залитой ранними лучами солнца долины красных камней, его чувство раздражения и досады на самого себя и «Тоскер-Брауновское Отпускное Братство» было вполне понятным. С натиравшим плечо ремешком фотоаппарата он смирился, как с угрызениями совести. Как должное, воспринимал он и пренебрежительное шуршание песка под подошвами теннисных туфель, страстно желая лишь одного: чтобы дующий здесь время от времени легкий ветерок, едва слышно вторивший этой уничтожительной песчаной «критике», унес его в какую-нибудь иную, более приветливую и не столь завистливую эпоху.
Он и понятия не имел о том, что наряду с ветрами, дующими через пространство, существуют и другие, веющие сквозь время. Среди последних случаются сильные и слабые. Сильные встречаются не часто и редко дуют на короткие расстояния иначе бы о них знали больше. Например, то, что если уж эти ветры что-нибудь подхватят, то непременно закружат и унесут в далекое будущее или прошлое.
Случается такое и с людьми. Взять хотя бы Амброуза Бирса[32], который исчез из Америки, будто и не существовал никогда, равно как и тысячи других, пропавших совершенно бесследно, хотя многие, разумеется, просто не могли быть унесены вихрями времени, и я не знаю, дул ли какой-нибудь подобный зефир на палубе «Небесной Марии».
Порою ветер времени довольно шаловлив: подхватит живое существо или предмет, немного позабавится им, а потом, не причинив никакого вреда, возвратит на исходное место. Бывает, капризные ветры времени уносят нас, а мы этого даже не замечаем. Память, к примеру, это тоже маленький ветерок времени — настолько слабый, что способен вызвать рябь только в наших мыслях.
Очень немногие ветры времени подобны муссонам, дующим через определенные интервалы сначала в одном направлении, затем в другом. Такой вот ветер времени гуляет возле качающейся скалы в долине красных камней на американском Юго-Западе. Каждое утро, в десять часов, он дует на сто лет в будущее, а днем, в два часа, — на сто лет в прошлое.
Довольно большое количество людей, сами того не подозревая, видели ветры времени. На морском горизонте — это смутные, неясные пятна, в жаркой пустыне — колышущиеся лоскуты. Миражи и видения — стихия воздушных струй и ледяных обелисков. А также пыльные дьяволы, как, например, тот, в который вошел Том Дорсет у качающейся скалы.
