Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы
— Она словно протискивается сквозь небесный пурпур.
— А как вас зовут?
— На пурпурном она выглядит еще более желтой.
В этот момент я понял причину моего раздражения. Его источник находился возле водителя, в квадрате света с корчащимися там тенями.
Я ничего не имею против соревнований по борьбе, хотя мне они совершенно не интересны, однако просто не выношу, когда мужчина борется с женщиной. А тот факт, что схватки проходят «по всем правилам», то есть у мужчины огромное превосходство в весе и в росте, а скрытые масками лица женщин молоды и привлекательны, делает такое зрелище в моих глазах еще более отталкивающим.
— Выключите, пожалуйста, экран, — попросил я водителя.
— Ну да, парень, — не оглядываясь, бросил он. — Они несколько недель холили эту девку для Малыша Зирка.
В бешенстве я ринулся вперед, пытаясь дотянуться до телевизора, но спутница удержала меня за руку.
— Успокойся, — прошептала она с испугом, отрицательно качая головой.
Расстроенный, я вернулся на место. Сейчас она сидела очень близко, но я, не замечая этого, молча наблюдал за уродливыми движениями тел мощной девицы в маске и ее жилистого соперника. Тот неистово набрасывался на нее, оплетая, как паук самку.
Я резко повернулся к девушке:
— Почему эти трое хотели убить вас?
Отверстия маски невозмутимо глядели в экран.
— Потому что они ревнуют, — прошептала она.
— Ревнуют вас?
Она по-прежнему смотрела в сторону.
— Из-за него.
— Из-за кого?
Она не ответила.
Я приобнял ее за плечи.
— Вы боитесь сказать? — снова спросил я. — Но в чем все-таки дело?
Взгляд ее, как и раньше, был устремлен на экран. Она казалась очень милой и славной.
— Послушайте, — решив сменить тактику, со смехом произнес я, — вам и в самом деле следовало бы рассказать что-нибудь о себе. Я даже не знаю, какая вы.
И, словно бы в шутку, попытался прикоснуться к тесьме у нее на затылке. В ту же секунду девушка с изумительным проворством хлопнула меня по руке. От внезапной боли я вздрогнул. На запястье остались четыре крошечных следа. Из одной такой царапины выступила капелька крови. Я глянул на ее серебряные ногти. Это были изящные заостренные металлические насадки.
— Мне ужасно жаль, — услышал я ее голос, — но вы меня напугали. На мгновение показалось, что вы…
Наконец-то она повернулась ко мне. Шубка, съехав с плечей, открыла то, что доселе скрывала: платье в стиле критского Возрождения и лифчик в виде тесьмы, поддерживавший грудь, но не прикрывавший ее.
— Не сердитесь, — проговорила она, обвивая руками мою шею. — Сегодня днем вы были просто чудо.
Мягкий бархат маски — ее щека — прижался к моей. Влажный теплый кончик языка через кружево коснулся моего подбородка.
— Я не сержусь, — сказал я. — Просто совершенно сбит с толку и очень хочу вам помочь.
Такси остановилось. По обеим сторонам улицы тянулись ряды черных окон с торчащими зазубринами разбитых стекол. В болезненно-пурпурном свете к нам двигались одетые в рванье косматые фигуры.
— Турбина, парень, — пробормотал водитель. — Крепко мы засели. — Он ссутулился и сидел с совершенно потерянным видом. — Хоть бы это случилось в каком-нибудь другом месте. Не здесь…
— Обычная такса — пять долларов, — шепнула моя спутница. Она с таким страхом и дрожью смотрела на сползавшихся к машине монстров, что я, подавив растущее негодование, сделал так, как она советовала. Водитель молча принял банкноту. Заведя мотор, он высунул в окно руку, и на тротуар, звякнув, упало несколько монет.
Моя спутница снова вернулась в мои «объятия», но теперь ее маска была обращена на экран телевизора, где высокая девица почти уже добивала судорожно отбрыкивавшегося Малыша Зирка.
— Мне так страшно, — вздохнула она.
Рай оказался таким же разрушенным районом, хотя здесь имелся клуб с навесом и огромным швейцаром при входе, одетым в форму космонавта — чересчур яркую и кричащую. Впрочем, мне в моем состоянии эмоционального ступора все это, пожалуй, даже нравилось. Мы вышли из машины и тут же увидели на тротуаре пьяную пожилую женщину в перекосившейся маске. Пара, шедшая впереди нас, при виде наполовину открытого лица брезгливо отвернулась. Когда мы уже входили в клуб, я услышал, как швейцар сказал: «Давай отсюда, бабуля. И прикройся».
Внутри все утопало в тусклом рассеянном свете синих ламп. Я вспомнил ее слова о том, что мы сможем уединиться и побеседовать, но пока не понимал, как это удастся сделать. Кроме несмолкаемого чиханья и кашля людей (говорят, половина американцев страдает аллергией), на полную мощность гремел оркестр, исполнявший наимоднейшую пьесу в стиле робоп[28] (где электронный композитор выбирает произвольную последовательность нот, в которую музыканты вплетают партии второго плана).
Большинство писателей сидело в кабинках. Оркестр располагался позади стойки. Рядом на маленьком помосте танцевала, то и дело снимая маску и обнажая лицо, девушка. Небольшая группа мужчин за дальним, скрытым в полумраке концом стойки не обращала на нее никакого внимания.
Мы просмотрели начертанное на стене золотыми буквами меню и нажали кнопки против куриной грудинки, жареных креветок и двух порций шотландского виски. Через несколько мгновений прозвенел звоночек, я открыл блестящую панель и достал напитки.
Группа мужчин гуськом направилась к выходу, но, прежде чем уйти, внимательно оглядела зал (моя спутница за минуту до этого сбросила с плеч шубку), задержав взгляды на нашей кабинке. Я отметил, что среди них — те трое.
Оркестранты недовольными возгласами прогнали танцовщицу. Я подал своей спутнице соломинку, и мы принялись потягивать виски.
— Вы просили у меня какой-то помощи, — заговорил я. — Между прочим, я нахожу, что вы прелестны.
Она коротким кивком поблагодарила и, оглянувшись по сторонам, наклонилась ближе.
— Это трудно — устроить так, чтобы я попала в Англию?
— Нет, — возразил я, ошеломленный неожиданным вопросом. — При условии, что у вас имеется какой-нибудь американский паспорт.
— Его тяжело достать?
— Ну, в общем-то, да, — сказал я, удивляясь ее неосведомленности. — Вашим властям не нравится, когда их граждане путешествуют, хотя Америка и не так строга в этом отношении, как Россия.
— А могло бы британское консульство помочь мне получить паспорт?
— Вряд ли…
— А вы?
Внезапно я почувствовал чей-то пристальный взгляд. Напротив нашего столика стояли мужчина и две девицы — рослые, в масках с блестками, напоминавшие хищных волчиц. Мужчина, замерший в небрежно-развязной позе, выглядел, как поднявшийся на задние лапы лис.
Моя спутница, так и не взглянув на них, снова выпрямилась на стуле. Я заметил у одной из девиц большой желтый кровоподтек на предплечье. Спустя несколько секунд они удалились в кабинку, куда почти не проникал свет.
— Знаете их? — спросил я. Она не ответила. — Я не уверен, что Англия вам понравится, — произнес я, допив виски. — Наша строгая экономия и суровый аскетизм как-то не соответствуют бедствиям и лишениям американского типа.
Маска снова склонилась ко мне.
— Но я обязательно должна выбраться отсюда, — зашептала она.
— Почему? — Я начинал раздражаться.
— Потому что мне страшно.
Мелодично прозвенели колокольчики. Я открыл панель и подал ей жареные креветки. Приправа к моей куриной грудинке состояла из изумительного сочетания дышащих паром миндаля, сои и имбиря. Но что-то, видимо, было не в порядке с радионической печью, где все это оттаивало и разогревалось, ибо едва я принялся за мясо, как на зуб мне попалась крупинка льда. Подобные тонкие устройства требуют постоянного ухода, однако механиков не хватает.
Я отложил вилку.
— Чем же вы, в самом-то деле, так напуганы? — поинтересовался я.
На этот раз маска не дрогнула, девушка продолжала смотреть прямо на меня. В ожидании ответа я вдруг ощутил все эти страхи — пожалуй, их уже можно было и не называть: мельчайшие темные образы, прорывающиеся сквозь искривленное ночное пространство и сходящиеся в радиоактивном зачумленном пятне Нью-Йорка, образы, шныряющие в толще небесного пурпура. Внезапно меня охватило чувство сострадания, жгучее желание защитить существо, сидевшее напротив. Это горячее стремление дополнялось застилавшей рассудок влюбленностью, которая зародилась в такси.
— Всем, — наконец сказала она.
Я кивнул, коснувшись ее руки.
— Я боюсь Луны, — начала она. Ее голос вновь стал хрупким и мечтательным — как тогда, в машине. — Невозможно, глядя на нее, не думать об управляемых бомбах.
— Эта же Луна висит и над Англией, — напомнил я.
— Но она уже не принадлежит Англии. Она — наша и русская. Вы-то ни в чем не виноваты.
