Фриц Лейбер - И тогда Джо бросил кости…

Фриц Лейбер

И тогда Джо бросил кости…

Джо Слаттермил вдруг понял, если он тотчас же, сию минуту не выйдет из дома, что-то изнутри разнесет его голову на части и осколки черепа шрапнелью сметут все то, что еще как-то держало его разваливающееся жилище - карточный домик из больших листов фанеры, пластика и картона, посреди которого на удивление основательно и твердо возвышалась печь с очагом, духовками и дымоходом. Она доходила Джо до подбородка, была по меньшей мере вдвое длиннее, а ревущее пламя заполняло ее очаг от края до края. Над очагом ряд печных заслонок прикрывал духовки - Жена Джо занималась выпечкой хлеба, и это отчасти пополняло их доход. Выше, так, чтобы Матери не дотянуться, а Мистеру Пузану уже не допрыгнуть, висела длинная, во всю стену, полка с семейными реликвиями. Но все, что было на ней не из камня, стекла или фарфора, давно усохло от жара и походило то ли на мячи для гольфа, то ли на высушенные человечьи головы. С краю сгрузились плоские бутылки из-под джина, выпитого Женой. Совсем под потолком красовалась старая цветная репродукция. Она висела так высоко и была покрыта таким слоем сажи и копоти, что за ними в каком-то сигарообразном силуэте с трудом угадывались то ли горбатое китобойное судно, врезавшееся в штормовую волну, то ли космический корабль в облаке пронизанной солнечным светом космической пыли.

Не успел Джо втиснуть ступни в башмаки, как его Мать поняла, куда он настроился.

- Не иначе, баклуши бить собрался, - пробормотала она осуждающе. - Полные карманы монет, там ведь и на хозяйство тоже - нет, чтоб истратить на что-то путное…

И она снова принялась жевать индюшатину, правой рукой отщипывая от тушки в раскаленной жаровне волокнистые ломтики, а левой прикрывая еду от не сводившего с нее желтых глаз Мистера Пузана - кота со впалыми боками и нервно подрагивающим драным хвостом. В своем застиранном платье цвета подгоревшей индейки Мать Джо напоминала продавленный коричневый портфель, а ее пальцы походили на узловатые сучья.

Жена Джо, возвышавшаяся возле печи, скорее всего подумала то же самое, ибо криво улыбнулась через плечо, и, прежде чем она закрыла заслонку, Джо успел заметить два длинных, тонких батона и пышный круглый каравай. Жена была тощей как смерть и болезненно куталась в фиолетовую шаль. Не глядя, она протянула костлявую, в ярд длиной руку к ближайшей бутылке с джином, сделала изрядный глоток и снова ухмыльнулась. Джо понял ее без слов: пойдешь и будешь играть, напьешься и свалишься в канаву, притащишься домой и поколотишь меня, а тогда угодишь в кутузку. Память высветила, как последний раз он сидел в грязной камере и она пришла к нему - в лунном свете он видел желто-зеленые синяки, которыми украсил ее впалое лицо - и как, пошептавшись с ним через крохотное заднее оконце, просунула ему между прутьев полпинты.

Джо и сам знал наверняка, что на этот раз будет все то же самое - если не хуже, - но тем не менее встал, в его глубоких карманах глухо звякнуло, и шагнул прямо к двери.

- Пожалуй-ка схожу я на горку, разомну-ка кости, туда и обратно, - пробормотал он, покрутив при этом узловатыми, согнутыми в локтях руками на манер велосипедных педалей, показывая, что он вроде бы пошутил.

Он вышел, помедлив сразу прикрыть за собой дверь, а когда захлопнул ее, почувствовал себя глубоко несчастным. В былые годы Мистер Пузан выскочил бы следом - затеять драку с котами или поглазеть на кошек, что сидят на заборах и крышах. А теперь вот предпочел остаться дома, чтобы шипеть у огня, таскать индюшатину и увертываться от метлы, ссориться и мириться с женщинами. Никто не последовал за ним, слышались лишь чавканье и прерывистое дыхание Матери, звон опустевшей бутылки, возвращаемой на полку, да скрип половиц у него под ногами.

Из бездонной глубины опрокинутой ночи светили морозные звезды. Некоторые, похоже, двигались, отмечая раскаленными добела ракетными двигателями пути космических кораблей. А раскинувшийся внизу городок Айронмайн выглядел так, будто все его огни разом задули и он улегся спать, предоставив свои улицы и площади невидимым призракам и ветру.

Джо по-прежнему был окутан пыльно-сухим ароматом высохшего до звона дерева за спиной, ощущая и слыша прикосновение к ногам ломких от дневного зноя трав. Ему пришло в голову, что где-то там, глубоко внутри него, Джо, кто-то долгие годы устраивал все таким образом, чтобы и он сам, и его дом, и Жена, и Мать, и Мистер Пузан подошли к своему концу все вместе. И как это все до сих пор не сгорело как спичка от кухонного жара - истинная загадка природы… Джо привычно ссутулился и зашагал, но не вверх, в гору, а вниз, по грязной дороге вдоль заброшенного Кипарисового кладбища в Ночной Город.

Ветер был легкий, но как-то необычно переменчивый и неугомонный, словно им забавлялись гномы. Он с шумом раскачивал чахлые деревья за смутно белеющей в свете звезд подвыпившей кладбищенской оградой, и казалось, что кипарисы трясут бородами из покрывающего их испанского мха. Джо почувствовал, что духам, как и ветру, неведом покой, что им все равно: то ли где-нибудь кого-нибудь пугать, то ли плыть по ночному небу в скорбно-распутной компании таких же теней. Временами среди деревьев мерцали тусклые красно-зеленые глаза вампиров, подмигивая, будто больные светляки или огни ковыляющих среди звезд ракет. Тоска не исчезала, напротив, становилась все глубже, и хотелось сойти с дороги, найти себе уютный склеп или местечко под покосившимся крестом, свернуться калачиком и лежать там долго-долго, чтобы убедить своих домочадцев, будто он им изменил. Он подумал: “Вот только тряхну кости, только метну их и отправлюсь на покой”. Но пока он так размышлял, распахнутые, повиснув на одной петле, ворота заброшенного кладбища остались далеко позади.

Поначалу Ночной Город показался ему вымершим, как и остальной Айронмайн, но постепенно он разглядел тусклые, как мутные глаза вампиров, огоньки - только мигающие чаще, в такт рваной, как если бы предназначенной для дергающихся в танце муравьев, чуть слышимой джазовой мелодии. Джо шагал по пружинящему тротуару, с грустью вспоминая о тех днях, когда пружины пели у него в ногах и он ввязывался во всякую драку как дикий кот или марсианский песчаный паук. Бог мой, сколько лет прошло с тех пор, когда он последний раз по-настоящему дрался или ощущал в себе силу. Чуть слышная поначалу музыка понемногу нарастала, и вот она уже лязгает, как капкан для медведя гризли, и грохочет, как слоновья полька. Тусклый свет превратился в вакханалию газовых факелов, мертвенно-голубых ртутных ламп и трепетных неоновых трубок. И все это буйство хохотало над звездами, среди которых пробирались космические корабли.