Камень-1. Часть 3. Суета сует и никакой войны. - Александр Бельский

и не обозники какие-то, опыт упокоения вампиров у них имеется, причём богатый, так что я им полностью доверяю, сочинять они не будут. Ну и, в-третьих, рассказ господина Деревянко полностью их слова подтверждает, даже в самых мелких деталях. И очень было бы полезно понять, что же так взбодрило вампира. Не хотелось бы даже думать, что могло бы статься, уцелей он сейчас, и, наоборот, хотелось бы понимать, как такой резвости у новоявленных кровососов избежать в дальнейшем, понимать, случайность это или нет. А ещё более внимательно подумать над этим тянет вторая странность. По фону чувствуется, что в лабазе недавно колдовали. Совсем недавно. Вот примерно как раз в то время, когда вы там очутились, плюс-минус четверть часа. Не стану лукавить, остатки магии ничего не говорят о том, что это было какое-то запретное или тёмное колдовство, скорее, похоже на какую-то простенькую бытовую волшбу, что тоже странно. Видны также слабые следы действия амулетов патрульных, но они точно не могли подобным образом повлиять на вампира. Поэтому я намерен побеседовать… Именно побеседовать, а не допросить их, обращаю на это ваше особое внимание, досточтимый старейшина! Так вот, побеседовать с вашими родовичами. Так как кроме них и патрульных в лабазе побывал только наш добрый хозяин, а с ним я уже поговорил, и, повторюсь, сомневаться в его словах не приходится. Что скажете?

— А что тут скажешь? Беседуйте. Вампир дело такое, — Рарри неопределённо покрутил в воздухе сардельками пальцев, показывая, какое именно дело вампир, но тут же насупился ещё более сурово, хотя это и казалось невозможным, и повысил голос, — Но я буду при этом присутствовать!

— А что, вам есть что скрывать в этой истории? — бесцветным и неприятным голосом спросил Пантелеев.

— Нет, но я опасаюсь искажения их слов, сказанных в «беседе», без протокола. А я отвечаю за всех родовичей!

Колдун пожал плечами, мол, ну, что же тут поделать, развел руки и сказал, ласково улыбаясь одними губами:

— Ай-яй-яй… Неужто был печальный опыт, и именно с нашим департаментом? Прямо не верится! Но, даже если что-то подобное и случилось, что же, бывает! Однако я просто не могу поверить, что столь достойный и уважаемый гном, старейшина рода, мог затаить зло на службы, поддерживающие устои княжества и благочиние в нём! Особенно, ежели учесть, что этот почтенный гном был удостоен аудиенции у Его Высочества князя Тверского, Алексея Алексеевича, а разрешение на ношение винтовок в Пограничном ему подписывал лично сам господин действительный статский советник Петр Петрович Бердышов.

— Хватит обманкой блестеть! Кружавчиков наплетёте, да потом крови попьёте! Об этом вот и говорю… Затаил-не затаил… Не затаил! И не хочу, чтобы молодые и бестолковые после вашей беседы затаили, во избежание проблем у них в последующей жизни, ясно?

— Ясно. Ну, для этого нужно как минимум, чтобы эта жизнь была! А, с учётом вампиров во всей этой истории, она может выйти крайне недолгой. И уж из всех упомянутых кровь точно не мы пьём!

Рарри не мог не оставить за собой последнее слово, и пробрюзжал:

— Они нашу кровь не любят. Так что кровь именно вы пьёте. Но убить — да, вампиры могут запросто.

Покровительственно улыбнувшись, Пантелеев просто переждал это ворчание и обернулся опять к Гимли и Дарри:

— Ну-с, приступим? Начнем с вас, молодой… Простите, чуть не сказал человек. Гном, конечно же, гном. Как вас зовут, кто вы такой, как оказались в лабазе у купца Филоперсова и что там делали?

— У кого в лабазе? — почти хором возопили все родовичи, причём у Дарри крик был просто недоверчиво-удивлённый, Гимли был почти готов засмеяться, а голос Рарри был почти презрителен.

— У купца Филоперсова, — терпеливо повторил контрразведчик.

— Это Карташка, Гимли, — почему-то одному ур-бараку пояснил Иваныч, — Фамилие такое.

— Всё! Не могу больше, — трагическим, сдавленным голосом ответил ему старый гном. И заржал. Заразительно, как получается лишь у детей и некоторых стариков. Р-р-р-рокочуше, неудержимо и всеохватно, как сходящяя с гор лавина. Он грохотал как гром, квохтал и кудахтал несушкой, выл привидением, сгибался и махал в воздухе лопатами ладоней и молотил ими по коленкам и плечам неудачников, стоящих рядом. Наконец он просто сел обессилено на землю, продолжая сотрясаться уже почти беззвучно, лишь изредка всхлипывая и повизгивая и хлопая ладонью по земле:

— Фи… Ой, не могу… Филь… Фильдепёрсовый! Ой, всё, умру сейчас… Ах-ах-ах… Филя пёсовый! Да где ж его взяли только такого?

Скорее всего, это было нервное, от усталости последних дней, но, в какой-то степени, напряжение отступило. Смеялись все, ржал конём Рарри, фыркал Иваныч, шевеля усами и смеша всех ещё больше. Заливался Дарри. Даже колдун позволил себе посмеяться, показав при этом отменные белые зубы. Однако и закончил он первым, задумчиво и словно не обращаясь ни к кому сказав абсолютно спокойным голосом:

— Да, смешно. А взялся он, хотя сам и пришлый, из Вираца. Итак, продолжим?

Глава 5

Глава 5, в которой герой расказывает колдуну из контрразведки чистую правду, но не всю, выслушывает вместе с родичами его теорию и знакомится с капитаном Поздняковым и его неповторимой никем (кроме Фабия) лексикой. И ещё кое с кем.

Камень подумал-подумал, решил, что лучшая оборона — нападение, и, всё ещё улыбаясь, сказал:

— Дарри меня зовут, из рода Гимри, что в Лесной гряде. Рунознатец. Ученик в работе по камню и рунам Великого Мастера и Рунопевца Килли. Как я очутился в лабазе у купца Фильдипёрсового — вы и так знаете, потому что жандармы всё записали ещё на месте, — и он кивнул в сторону Феликса и блондина, причём Фабий неосознанным кивком словно подтвердил его слова, — А вот следы магии в лабазе из-за меня. И, я так думаю, бодрость в вампире тоже была из-за меня.

Дарри показалось, что он бабахнул из пушки. Все затихли. Иваныч изобразил статую изумления, выпучив глаза и отвесив челюсть. Колдун подобрался и только что не кинулся на него, причём Камень почувствовал, как от жезла ощутимой струйкой к нему подкралась Сила. Рарри яростно буровил его взглядом и, видимо, как и Пантелеев, хотел на него накинуться. Только Гимли, всё ещё сидящий на земле, что-то, видимо, понял. Вытерев тыльной стороной ладони слёзы, пробороздившие дорожки на его грязных щеках