Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
- Несомненно… — его собеседник потёр свой весьма внушительный нос, за который его часто дразнили вороном, — Ох, чёрт! Простите меня, святой отец! Я видел этот профиль на серебряном экю! Этот человек невероятно похож на нашего короля!
Эти двое начали возбуждённо кричать на всю улицу, что вызвал всеобщий интерес, и к гуляющему Бурбону начал собираться народ. Двое морских солдат, шедших за королевой, инстинктивно подались к кричащим прохожим, возможно, намереваясь убедить их в ошибке.
В эти минуты Мария Антуанетта случайно зацепила краем своего плаща сидящую на обочине старую нищенку. Та начала ругаться и дёрнула за одежды королевы, покров сполз с головы и плеча дочери Марии Терезии, и под ним открылись богатые одежды и бриллианты в причёске. Владычица Франции не смогла удержаться и оделась именно так, как привыкла, только прикрыв свои туалеты плащом.
- Аристократка! Прокля́тая аристократка, пившая нашу кровь! – завизжала старуха, тыча кривым пальцем в Марию Антуанетту, пытавшуюся восстановить своё инкогнито.
Однако нищенка вцепилась в полу одежды королевы и тащила её на себя, не прекращая вопить, словно умалишённая. Так продолжалось около минуты, наконец, супруга короля не выдержала и закричала, забыв обо всех правилах конспирации:
- Немедленно отпусти! Перед тобой королева! Как ты смеешь!
Её совершенно явный немецкий акцент привлёк множество зевак, вызывая просто инстинктивную ненависть. Пока ещё смысл её слов не дошёл до толпы, но тон и, главное, её говор уже внушили горожанам резкую неприязнь. Мария Антуанетта не поняла, что же не так и продолжала кричать на всю улицу.
К ней бросились охранники, а, самое неприятное, и сам король, пытаясь как-то помочь. Людовик, будучи человеком весьма крупным, словно биллиардный шар, раскидывал толпу по дороге к жене. Крик стоял неимоверный. К сожалению, все эти события происходили возле мясной лавки, и её хозяева решили, что настал тот самый момент, которого они так опасались. Вооружённые древним ружьём и огромной дубиной братья не преминули выскочить наружу.
Перед их глазами предстала совершенно ясная картина – какие-то злобного вида негодяи крушат их соседей. Жан-Жак размахнулся своим жутким ослопом[17] и понеслось. Сначала по рёбрам получил моряк, прикрывающий короля слева, и, захлебнувшись кровью, рухнул под ноги людей. Затем, прочие солдаты, охранявшие Людовика, поняли, что дело пахнет жареным, выхватили шпаги и пистолеты и попробовали прикрыть монарха.
Началась жуткая схватка, Жан-Пьер смог прицелиться и выстрелить из своего архаичного оружия. Аркебуза выдала невероятный сноп огня, и свинец вынес сразу двоих телохранителей короля, заодно, правда, задев ещё человек пять горожан, и этот выстрел открыл некую прореху в толпе, куда морские солдаты повлекли своего сюзерена. Жан-Жак, в свою очередь, решил не оставить это дело просто так и снова махнул своей дубиной, перебив плечо ещё одному солдату, и, самое ужасное, зацепив затылок Людовика.
Кровь монарха брызнула на лицо последнего целого его охранника, тот в ужасе застыл. Но к ним уже неслись Сидоров и оставшиеся морские пехотинцы. Подхватив раненого монарха, они побежали к повозкам, о судьбе королевы, оказавшейся посреди крайне озлобленной толпы, сейчас никто и не думал – надо было спасать короля и спасться самим.
К ужасу беглецов, только одна повозка была заложена, да ещё чья-то коляска стояла ещё не распряжённой. Прочие же средства передвижения были сейчас совершенно недоступны. Беглецы едва поместились в транспорт и скорее-скорее помчались из города. Сидоров, два оставшихся пехотинца, королевские кучер и камердинер, да ещё Орлов – вот и все, кто теперь мог защитить не приходящего в сознание короля, двоих его детей, мадам де Ламбаль[18], которую взяла с собой королева, а также семью русского посланника, прочие остались на улицах города.
Еремей просто кипел злобой и безжалостно нахлёстывал коней, повозка летела по дороге, раскидывая всех, кто желал ей воспрепятствовать. Просто необходимо было вырваться из безумного города, пышущего злобой и жестокостью. Крики добиваемых толпой морских солдат до сих пор отчётливо звучали в голове Сидорова. Надо же, пройти войну, высадки, сражения, а быть растерзанным своими же единоплеменниками! Очень бы хотелось увидеть сейчас кавалеристов маркиза де Буйе!
Наконец, город закончился – вырвались! Но нет, прямо на небольшом мостике после выезда Еремей почувствовал, что вожжи вырываются из рук. Повозка неминуемо заваливалась набок – лошади убегали от ставшей неуправляемой колесницы. Сидорову удалось спрыгнуть, он покатился, справился с инерцией, вскочил оглядываясь. Бросился к лежащей на боку повозке, распахнул дверцу, теперь смотрящую косо вверх.
К нему присоединились кучер, слуга и один из солдат, выскочивших из следовавшей за ними коляски. Почти все, кроме дочери короля, были более или менее целы, а у девочки была явно сломана рука – она плакала от боли, а её маленький брат прижимался к ней в молчаливой истерике. Наружу выбрались Орлов с супругой.
- Что произошло? – мрачно спросил граф.
- Сбруя порезана. – скривился кучер, осматривавший повозку.
- Бог ты мой! Сынок трактирщика выскочил из-под лошадок прямо перед отбытием, я ещё подумал, что он там сидел, пока стрельба на площади… — схватился за голову Орлов и устало присел на торчащее колесо, — Приехали… Теперь что?
- Сдаваться надо. – выдохнул Сидоров, — Король ранен, королева, может, погибла… Провал, Алексей Григорьевич…
- Есть же коляска!
- И что? Трое в неё поместятся, да и всё.
- Король, его дети и ты, Ерёма! Меня с семьёй и слугами тронуть не должны – с Россией ругаться они не станут! Давай вытаскивать его!
Сидоров послушался. Короля тащить было тяжело — он был человек крупный, и в этом действии пришлось участвовать всем мужчинам, даже сыновья Орловых и те помогали. Людовика пристроили на сидения и крепко привязали. Все выбрались из завалившейся почти набок повозки, исключение составили принцесса де Ламбаль и дети короля – они забились в угол и не желали покидать, казавшуюся им надёжной повозку. Полин Орлова принялась их успокаивать.
- Огонь! – стоя́щий на карауле камердинер, большой, тучный мужчина, фигурой походивший на короля, закричал, указывая рукой в сторону города. Оттуда шла толпа, в наступивших сумерках
