Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— И у короля есть те, кого от татар не отличить, — вкрадчиво добавил Лев.
Ян Пётр усмехнулся, пригубил вина, но пить не стал. И без того в голове шумело, потому он только мочил губы в токае, чтобы не захмелеть ещё сильней.
— Царёк любит охотиться на зайцев, — заметил Ян Пётр, — если знать, где это будет, то лихие люди могут налететь и порубить его вместе с татарами, так что и маскироваться не придётся.
— Тем лучше, — кивнул Лев, однако кузен покачал головой, всем видом показывая, что не всё так просто, как кажется его старшего родичу.
— А с Маришкой что делать? — спросил он, и прежде чем Лев начал уточнять, что тот имеет в виду, высказался сам. — Думаешь, брат, это царёк всем правит в Калуге? Как бы ни так. Вот она где его держит. — Ян Пётр продемонстрировал кузену кулак. — И крепко держит. Перед Заруцким хвостом крутит, но к себе не допускает. Сперва передо мной крутила, — не без бахвальства заявил Ян Пётр, — да только не вышло со мной ничего, вот на него и переключилась. А тот же не шляхтич, казак, считай, хлоп вчерашний, стойку как тот кобель и сделал, как только такая вельможная панна на него внимание обратила. Маришка ж даже веру сменила, теперь ходил в русинском платье, а именовать себя требует не иначе как императрицей Российского.
— Вот же баба, — с досадой произнёс Лев, — совсем ума лишилась.
— Лишилась не лишилась, — развёл руками Ян Пётр, — да только её, как царька, не уберёшь. Ссориться с её отцом себе дороже выйдет.
Тут спорить с кузеном Лев не стал. Зачем? Он и сам понимал, что ссориться с таким магнатом, как Ежи Мнишек не стоит, тем более что того король держал при себе, чтобы иметь рычаг давления на дочь. Он и под Клушином был, однако сам не сражался, Жолкевский оставил его в тылу, даже во время последней атаки. Немолод был сандомирский воевода, чтобы самому в бой кидаться, да и не рвался особо, хотя и предлагал возглавить левый фланг после пропажи полковника Струся. Вот только было это когда Жолкевский твёрдо решил отходить.
— Наш королевич Владислав ведь ещё не просватан даже, — задумчиво произнёс Лев, — так отчего же не пообещать императрице Российской брак с ним. Возраста они почти одного, да и Марина, что и говорить, настоящая красавица, она верит в силу своего очарования. Владислав станет царём русским, а брак с ней, как с бывшей супругой царевича Дмитрия, — он усмехнулся, — даже двух сразу, если подумать… Так вот, этот брак укрепит личную унию двух государств. Как считаешь, брат, умница Марина поверит?
— Может и поверить, — кивнул Ян Пётр, — ей царёк не особо по нраву. Груб он и неотёсан, а ей приходится привечать его. Она и рада бы избавиться от него и пойти за Владислава, да только в тягости Маришка, сам ведь, поди, знаешь, брат. И давно в тягости, не избавиться уже.
— Младенцы, — протянул Лев, — они ведь так часто мрут, и ведь никогда не знаешь отчего именно. Замолчал в колыбельке — и всё.
— Отец её будет недоволен, — заметил Ян Пётр, — когда выяснится, что вся история с предложенным браком была нашей выдумкой. Король, даже если в известность поставить, открестится. А нам что же, с сандомирским воеводой воевать?
— Обещать не значит жениться, брат, — рассмеялся опытный дипломат Лев. — Сколько королевских помолвок было разорвано по самым разным причинам. Пока же нам нужно, чтобы Марина сама согласилась устранить царька, а ещё лучше переманила на нашу сторону Заруцкого с его казаками.
— Это можно устроить, — согласился Ян Пётр. — Нужно лишь несколько писем, лучше всего чтобы среди них было и от её отца. И конечно же одно самое туманное, но обязательно скреплённое королевской печатью.
— Ты никогда не думал оставить военную карьеру, братец, — одобрительно заметил Лев, — из тебя вышел бы дипломат не хуже моего.
— Марс мне ближе Афины, брат, — покачал головой Ян Пётр, — а руке моей привычней сабля нежели перо, и ум свой предпочитаю оттачивать для решение задач военных.
— Что ж, братец, — почти с сожалением высказался Лев, — тебе видней.
На следующее утро Лев Сапега отправился в Рославль, где временно расположилась ставка короля Сигизмунда. Кузен же его поспешил вернуться в Калугу, чтобы начать там вести политичные беседы с Мариной Мнишек, супругой второго самозванца, подготавливая её к переходу на сторону короля. Дорогой же он обдумывал, как бы поудобнее и поскорее избавиться от самого самозванца, который вельможному пану уже основательно надоел.
[1]Пятигорцы (пол. Petyhorcy) — лёгкая конница (кавалерия), созданная в XVI веке из черкесов, переселившихся в Великое княжество Литовское с Кавказа по различным причинам, в т.ч. с нежеланием принимать веру Османской империи и ее подданство. Название пятигорцы происходит от кавказских Пяти гор. Пятигорцы существовали до XVIII века и пополнялись за счёт литовской шляхты и осевших в Литве татар
[2] Мы поляки не ниже, а даже выше римлян (лат.)
[3] Нашими силами и нашей вооружённой рукой мы сделаем это (лат.)
[4] 8 сентября
[5] 26 августа — Праздник Ченстоховской иконы Божьей Матери, весьма почитаемой в Польше
* * *
Жигимонт увёл армию в Рославль, остановившись всего в ста верстах от Смоленска. И ведь не подкопаешься, увы, не было это нарушением перемирия. Рославльские бояре сами поклонились ему, когда он подступил к городу, и он милостиво взял город под свою опеку, включив в королевские владения. Мне оставалось только зубами скрипеть. Прав всё-таки оказался воевода Шеин, прав. Провели-таки меня как православного. Я-то рассчитывал, что Жигимонт на запад пойдёт, к Мстиславлю или Орше, а то и в до Могилева. Вот только тут меня король переиграл, остановившись в жалких ста верстах от Смоленска, где теперь проходила граница между русскими землями и его собственными владениями. Понять, где именно заканчивается Россия и начинается Польша, было нельзя, границы-то ещё не проведены. Однако Рославль теперь город польский, и если я попробую двинуться к нему, Жигимонт будет иметь полное право атаковать меня, обвинив в вероломстве.
Поэтому когда первые полки уже уходили из Смоленска на северо-восток, к Москве, я собрал военный совет, чтобы решить, как нам воевать дальше. Несмотря на перемирие.
— Где нам крепче всего стать, — задал я главный вопрос, — коли Жигимонт от Калуги пойдёт на Москву?
— За Калугу, стало быть, драться не станем, — в тоне Хованского не было и тени вопросительной интонации.
— То город воровской, — заявил я, — и какова там округа нам всем Михайло Бутурлин донёс. Всех дворян да детей боярских, кто царю верен, он оттуда увёл, остались лишь те, кто с Заруцким да вором крепко повязаны. Нет там для нас земли. Коли сумеет Жигимонт скинуть калужского вора да войско его к себе прибрать, тогда оттуда прямо на Москву и двинет.
— В Можайске тогда войско держать не стоит, — заметил Елецкий. — От с запада прикрывает Москву. А ежели ляхи от Калуги пойдут, так то с юга получается.
— В Коломенском встать надо, — решительно заявил Хованский. — Там табором стоять удобней всего. Сходу ляхам Москву никак не взять, а значит им Коломенское надобно будет. Как первому самозванцу да и Ивашке-вору тож.
— Место там крепкое, — согласился с ним Ляпунов, — Москва-река нас прикроет. Через неё ляхи не полезут, глубоко там и бродов нет. А мосты, какие есть, мы сами порушим.
— Место доброе, — кивнул рассудительный князь Елецкий, — да только слишком уж близко оно к самой Москве. Царю и ближним его это не понравится.
Все замолчали, понимая, что Елецкий прав. Держать армию настолько близко к Москве царь может и побояться. Об этом говорила мне и память князя Скопина. Царь боится меня, боится моих успехов, боится собственной зависимости от них. И чем сильнее боится, тем больше прислушивается к князю Дмитрию, который, уверен, что ни день шепчет ему в ухо наветы на меня. Привлечение на нашу сторону воровских детей боярских из Калуги и ляпуновских дворян мне обязательно припомнят, как только я окажусь в Москве.
