Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— А если как обычно на Пахре их встретить? — Я долго глядел на карту, прежде чем высказаться. — Там ведь побили мы воровских людей Ивашки, — я не стал припоминать Ляпунову, что его брат был у Болотникова одним из воевод, дело прошлое, — а прежде несметную орду татарскую разгромили ещё при Грозном.
— Можно, — кивнул Хованский. — Переправы через Пахру Жигимонту не миновать если он напрямки пойдёт к Москве. А может же через Тулу и Серпухов двинуть. Тула разорена со времён того же Ивашки-вора, отпора не даст, как Серпухов. Мал да слаб он, чтобы осаду выдержать, а Тулу Жигимонт и обойти может, в тылу оставить.
— Под Серпуховом татары стоят, — напомнил я. — Им царь поминки щедрые шлёт. Вряд ли туда пойдёт Жигимонт.
— Ежели только сам с ними не столкуется, — возразил Хованский.
— Вряд ли, — покачал головой рассудительный Елецкий. — Не будет у него с собой довольно денег на поминки, даже если из Калуги много возьмёт.
— Выходит оттуда ему дорога закрыта, — кивнул я. — Но может он обойдёт нас через Малоярославец, — кивнул я, — тогда мы не поспеем к Москве.
— Жигимонт Москву осадит, — согласился Хованский, — да только станет ли она держаться как Смоленск, Михаил, как ты думаешь?
Тут вспомнил я слова тёзки своего, воеводы Шеина, о том, что шаток под царём Василием трон. Подойдут ляхи к Москве, не удержится он до моего подхода.
— Тогда надо отходить к столице, — решил я. — Встану в Коломенском, а там будь, что будет. Играться в игры придворные надоело, — остановил я попытавшегося возразить князя Елецкого, — нам ляхов бить надо, а о том, как оно после обернётся, после и будем думать.
— Ты уже говорил так однажды, Михаэль, — заметил Делагарди, говорил он по-немецки и понять его могли лишь я да князь Хованский, — а после тебя в Москве отравили и ты едва не отправился на тот свет.
— На сей раз из войска не отъеду, — ответил я ему по-русски, — пока Жигимонта не разобьём. А что после будет, бог весть. Так ведь, Якоб Понтуссович?
Делагарди отвёл взгляд. Оказавшись в Москве он явно потребует от царя выполнения договорённостей со свейским королём, да и денег тоже, долг ведь снова копится, и за счёт трофеев удалось покрыть лишь малую его часть. И тогда наши с ним дороги разойдутся, и вполне возможно в следующий раз на поле боя мы встретимся уже как враги.
— Тогда решено, — заявил я. — Войско идёт не самым скорым маршем к Москве. В Вязьме и Можайске останавливаться не будем. Табор разбиваем сразу в Коломенском.
— А ежели царь прикажет в Можайске встать как прежде? — глянул на меня Хованский со значением.
— Тогда я сам к нему поеду, — ответил я, — и для Отчизны лучше будет, чтобы он меня послушал.
Говорить, что и для самого царя так будет лучше, не стал. Вроде и нет тут наушников да доносчиков, да только мало ли. Я уже плотно врос в «шкуру» князя Скопина и оценивал каждое слово, прикидывая как его извратят, пока донесут до царёвых ушей. А в том, что всё, мною сказанное, до царя доносят, я был полностью уверен.
* * *
Калужский царёк человек был удивительно неприятный. Он, казалось, собрал в себе абсолютно все людские пороки, какие только есть. Тупость, болезненное самолюбие, жадность, а главное — трусость. Он по натуре своей был натуральный заяц и порой боялся даже громких звуков. Особенно сильно пугала его супруга. Амбиции Марины Мнишек, называвшей себя не иначе как императрицей Российской, не доведут до добра. И пусть бы её одну, так она и его за собой на тот свет потянет. А уж когда понесла от него, так и вовсе как с глузду съехала. Теперь уже мужа совсем ни во что не ставила, могла при всех оборвать его, отослать прочь, а сама ходила под ручку с этим казачьим атаманом. Конечно, царёк был не глуп и понимал, что против Заруцкого он никто, сам никогда с саблей не полезет на казака, да и татары не рискнут. Мало их в Калуге, татар, а казаков с каждым днём прибывает всё больше и больше.
Когда верные люди донесли царьку, что его польский гетман Ян Пётр Сапега зачем-то покидал город и куда-то ездил с сильным отрядом, тот сразу же вызвал ляха к себе. И что интересно Сапега пришёл, хотя бывало запросто игнорировал того, кого на людях звал государем.
— Зачем звал? — без особого уважения поинтересовался у царька гетман. — Давай быстрее только, у меня дел много, чтобы ещё с тобой зазря лясы точить.
— Ты куда ездил? — тут же перешёл в наступление царёк. — Зачем ездил? К кому ездил? Отвечай государю своему, собака!
— Ты на меня слюной не брызгай, — осадил его Сапега. — Зачем, куда и к кому ездил, то дело моё, тебя не касается. Если только за этим звал, то больше мне тебе говорить нечего. Бывай, царёк.
Он развернулся и вышел, однако большую усадьбу, которая заменяла в Калуге самозванцу дворец, покидать не спешил. Не для того он приходил по вызову этого ничтожества, которое хотел посадить на московский престол, чтобы крики его выслушивать. Нужен был пану Яну Петру повод здесь оказаться, да такой, что не подкопаешься. Надо было ему переговорить с Мариной Мнишек, но так, чтобы царёк до поры ничего не заподозрил. Самозванец, несмотря на все свои недостатки имел прямо-таки нюх на предательство и как будто печенью чувствовал, когда против него начинают замышлять недоброе. Сапега же как раз и собирался сделать это, а потому соблюдал полную осторожность, как будто не был здесь одним из полновластных хозяев, но шпионом во вражеском стане.
Марина приняла Яна Петра как всегда ласково. Она вообще благоволила своим соотечественникам, несмотря на все заигрывания с Заруцким. Платья давно уже носила свободные, которые не могли повредить ребёнку, которого Марина носила под сердцем, однако беременность никак не сказалась на её красоте. Что первым делом отметил Сапега, поцеловав ручки царьковой супруги.
— Как приятно иметь дело с по-настоящему воспитанным человеком, пан Ян Пётр, — проворковала в ответ Марина. — Вы же знаете, мой супруг такая скотина, в его окружении нет по-настоящему воспитанных людей.
— А как же атаман Заруцкий? — решил вставить шпильку Сапега. — Говорят, вы с ним проводите довольно много времени.
— Он хорош по-своему, — легко нашлась Марина, — как дикарь, это привлекает женщин, но от этого быстро устаёшь. Хочется общения с вежливым и уточнённым человеком, настоящим рыцарем, вроде вас. Однако вас редко можно встретить во дворце в последнее время.
Вот же… подумал Сапега. До сих пор пытается окрутить его, хотя он несколько раз ясно, пускай и вежливо, дал понять, что чары этой красавицы на него не действуют.
— А что вы скажете, ваше величество, — Ян Пётр редко обращался к ней так, лишь когда речь шла о чём-то действительно важном, как сейчас, например, — если я предложу вам стать не только московской царицей, но и польской королевой?
Затягивать встречу он не мог. Царьку донесут о беседе и если та окажется слишком долгой, тот просто не допустит Сапегу до супруги. Так что времени на политесы нет, надо сразу говорить на чистоту.
— И как же это может получиться? — спросила без особого доверия в голосе Марина.
Однако по лицу её Сапега понял — клюнула. Сидеть здесь, в Богом забытой Калуге, ей совсем не хотелось. А уж перспектива стать королевой Речи Посполитой была для неё заманчивей некуда.
Ян Пётр подошёл к ней и быстро передал письмо, сделав вид, что целует ручку на прощание.
— Прочтите, — проговорил он так тихо, что слышать его могла одна только Марина, — и когда мы встретимся снова, дадите ответ.
— Надеюсь на скорую встречу, пан Ян Пётр, — произнесла на прощание Марина и Сапега поспешил покинуть её покои и усадьбу, изображавшую царский дворец, вообще.
* * *
Войско двигалось не быстро. Куда медленней, нежели к Смоленску. Мы возвращались в Москву, хотя враг не был разбит, но лишь отступил. Миновали Дорогобуж, разбив там лагерь, но только на ночь, и утром двинули к Вязьме. Там тоже не задерживались. Растянувшись по дороге длинной змеёй войско, можно сказать, без остановок шло к Москве. Дети боярские вместе с финскими наёмными всадниками отправлялись в рейды, выискивая врага. Пару даже схватывались с отрядами лисовчиков, но были ли те конные разбойники на самом деле лисовчиками или же просто воровскими казаками никто толком сказать не мог. В драке не до расспросов, а пленных захватить не удалось ни разу.
