Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
Почти сотня солдат отправилась за греком на рискованное предприятие. Тот провёл русских через неприметный лаз в старой византийской стене, потом нырнул в какой-то подвал, который, как оказалось, соединялся ещё с одним. Где они, русские уже не понимали, Василиадис подозрительно посматривал на проводника, поглаживая рукоятку большого рыбацкого ножа, с которым он никогда не расставался.
- Вот, за этими воротами уже дворцовые кухни. – азартно сказал местный, как только они наконец вышли на поверхность, тыча пальцем в едва видневшийся в темноте выступ, — Дайте мне оружие! Я тоже хочу воевать!
- Спиридон, помоги ему. – кивнул Лущилин.
Сержант отцепил от пояса штатную широкую абордажную саблю и потянул Македониди:
- Справишься?
- Да! – уверенно ответил тот и мастерски крутанул её вокруг кисти.
- Умеешь! – уважительно посмотрел на него русский, — Где так навострился?
- На море всё сложно! – ухмыльнулся тот и залихватски подмигнул единоплеменнику.
Разведчики быстро заглянули за ограду и подтвердили – дворец там, охрана спит у ворот.
- Адамовский! – тихо позвал Елизар.
Молодой подпоручик, недавно присоединившийся к морской пехоте вместо раненного под Бургасом Кошелева, тут же подбежал к командиру.
- Анджей, бери десяток Агаева, свяжись с Зедерхольмом. Мы и вправду к дворцу вышли, надо бы нам помочь.
- Ну, с Богом!
Две небольшие пушки смогли легко выбить ворота, и морская пехота ворвалась на огромную территорию дворца. Врагов здесь было много. Пусть сначала на стороне русских было преимущество внезапности, да и через кухонные помещения нападения не ожидали, поэтому Лущилин уверенно прорвался в собственно дворцовые постройки, но потом на его солдат навалились превосходящие силы турок. Положение стало тяжёлым.
Однако его атака отвлекла часть сил от других входов во дворец, а пушечная и ружейная стрельба показала, что здесь идёт бой. Командир полка, полковник Зедерхольм, сориентировался и атаковал дворец с северной стороны, да и мятежные горожане присоединялись к русским. Отчаянную роту выручил подход однополчан, однако почти сразу же бой превратился в какую-то безумную и беспорядочную свалку.
Македониди погиб, получив пулю в грудь. Спиридон снял с себя бронзовый горжет и повесил ему на шею, в знак того, что это русский солдат. Он успел привыкнуть к этому малознакомому человеку, который, отлично владея саблей и уверенно ориентируясь в огромных парках и павильонах дворца, много раз спасал жизни русских солдат и вёл их к заветной цели.
Под командованием Лущилина осталось не более пятнадцати человек – остальные рассеялись на просторах султанского квартала[4], где уже орудовал почти весь русский десант и несколько тысяч восставших. Елизар решил чуть передохну́ть и перевязать раны бойцов под прикрытием маленького павильона. Неожиданно, принявший на себя функции караульного, Спиридон заметил гостей. Это были свои – к своему капитану присоединился Адамовский, причём в сопровождении всего двух солдат, но с полковым знаменем.
- Рад тебя видеть, Анджей! Что случилось? – обнял подпоручика Лущилин.
- Я нашёл полковника, был при нём, но нас обстреляли, его ранили, а знаменосца убили, потом под огнём мы потерялись. – немного сбивчиво отвечал молодой поляк.
- Ясно. Со мной пойдёшь, значит. Сейчас мы вон тот домик атакуем, свет оттуда рвётся, голоса – явно там не янычары бузят. Жалко, пушек с нами уже нет, сейчас бы обстрелять их… Но, что поделать. Спиридон, возьми двоих и к окнам. Так, подходим к дверям, даём залп и атакуем, братцы. Начали! – капитан перекрестился и махнул рукой.
Грянули выстрелы, русские вынесли двери и ворвались внутрь. Там была кровавая каша – убитые янычары лежали возле входа, выжившие турки, в том числе раненные, среди которых чуть ли половину составляли шикарно одетые и усыпанные драгоценностями вельможи, ломились к дверце, выходящей на противоположную от русских сторону, в них через окна стреляли Спиридон и его люди. Внезапно, один из турок, пожилой высокий человек, отличавшийся каким-то невероятным величием, схватился за грудь и рухнул на пол.
Турки, забыв про бегство, кинулись к упавшему. Сержант Василиадис ловко, словно кошка впрыгнул в окно и прикладом уже разряженного ружья проломил голову одного из янычар, заняв позицию между почти двумя десятками турок и задним выходом. Он размахивал своим ружьём, словно дубиной, сокрушая врагов, а с другой стороны в турок врубался Лущилин со своими людьми. Оказалось, однако, что у двух османов были с собой револьверы, они открыли огонь.
Капитану пуля попала в голову, он выронил оружие, схватился за рану, кровь заливала ему глаза. В этот момент сильнейший удар сабли пришёлся ему в плечо. Он упал ничком и потерял сознание.
Очнулся Лущилин оттого, что начал захлёбываться кровью, которая натекала ему под лицо. Перевернувшись на бок, он смог открыть один глаз. Вокруг лежали люди, была тишина, только где-то в стороне гремели выстрелы. Правая рука его не слушалась, ноги едва шевелились, но боли не было. Его словно бы заморозило. Елизар увидел окно, в которое падал красноватый свет зари.
Он пополз к нему, цепляясь пальцами левой руки щели между плитами пола. Возле окна он увидел Адамовского. Молодой офицер лежал, устремив мёртвые глаза в потолок, прижимая к разрубленной груди почти освободившееся от чехла знамя Сумского морского полка. Его, ещё не свернувшаяся, кровь напитала тяжёлый шёлк белого стяга с голубым Андреевским крестом и ликом Спаса, превратив его в ярко-алый.
- Мальчик, как же тебя угораздило-то! – Лущилин упёр древко знамени в угол и, опираясь на него, смог подняться.
Трупы лежали во всему залу. Русские солдаты, янычары, вельможи – всех уравняла смерть. Башней возвышался Спиридон, приколотый ятаганом к двери, которую он защищал. Два молодых человека лежали в углу, так и сжимая револьверы, заколотые штыками. Крепкий седобородый турок с разрубленной головой, русский солдат, которого капитан не смог опознать, намертво вцепившийся в горло ещё какому-то молодому врагу, навсегда выпучившему глаза.
- Кто живой остался? – хрипло спросил Лущилин, — Один я, значит…
Он обернулся к окну, возле которого стоял
