Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
— Нет, конечно, чего там бояться. Но и делать дело, которое никому не нужно, я не хочу. А пока всё выглядит именно так. Скажите, кто придумал эту затею с пресс-конференцией и последующим оправданием Петра Якира?
Он задумался буквально на мгновение.
— Это секретно, но, думаю, ты сохранишь это в тайне. Михаил Андреевич, он озвучил, хотя, скорее всего, это кто-то из его подчиненных отличился.
Суслов. Самый главный идеолог Советского Союза, который имеет отношение ко всем сферам деятельности, поскольку идеология — вещь эфемерная, которую в штуках и тоннах не измерить. Я быстро покопался в памяти «моего» Орехова, потом напряг свои мозговые извилины, но никаких особых достижений на идеологическом направлении в брежневские годы не вспомнил. Скучные лекторы, которых ещё Рязанов в «Карнавальной ночи» высмеивал, никакой фантазии, многочасовой бубнеж с обширными цитатами из сборников речей на съездах и пленумах, обязательные отсылки к творчеству классиков марксизма-ленинизма везде, где только можно. В общем, Суслов — это человек, который напрочь завалил порученное ему направление. А в дело Якира он, видимо, полез, чтобы присосаться к чужим заслугам, но последствий не просчитал, да и будущего он знать не мог. А с позиций дня сегодняшнего идея с публичным раскаянием Якира выглядит даже красиво — не зря ему удалось протолкнуть её через Политбюро.
— Сохраню, конечно, Юрий Владимирович, — сказал я и аккуратно подтолкнул своё удостоверение к нему.
Андропов посмотрел на мою манипуляцию и в свою очередь тяжело вздохнул.
— Наверное, этот полковник Чепак всё же был прав… надо будет с ним познакомиться, как на Украине буду, — сказал он. — Спрашивай.
Не знаю, как он догадался, что мне что-то интересно, но упускать такой случай не стал.
— Какого результата вы ждете от расследования деятельности Петра Якира?
* * *
И снова молчание. Я посмотрел на несчастных женщин, которые превратились в соляные столбы, и подумал, что было бы милосердно отпустить их в подсобки. Всё равно никто из свиты Андропова ничего не заказывал — и, на мой взгляд, совершенно напрасно. С их помощью эта столовая могла за сегодня выполнить солидную долю месячного плана.
— Тебе нужна ясность, Виктор, ты не хочешь просто выполнить приказ, как положено по присяге?
— Да, я хотел бы понимать, что вы понимаете под нашей победой, Юрий Владимирович, — твердо сказал я. — Повторюсь. Если нужен процесс, назначьте на группу кого угодно, любой из наших следователей с этим справится. Проведут необходимые допросы, закажут нужные экспертизы, опросят свидетелей, докажут вину подследственных, передадут дело в суд и тут же выбросят его из головы. Я так не могу. Мне даже не важно, чтобы тот же Якир обязательно сел в тюрьму, я не кровожадный маньяк. Мне важно, чтобы наши диссиденты не смогли придумать методику противодействия нашим действиям, важно всегда опережать их, чтобы они играли по нашим правилам, а не мы по их. Я уверен, что если сейчас мы дадим слабину, нам всё равно придется закручивать гайки, но мы опоздаем на несколько лет, а эти годы окажутся решающими. К тому времени даже моё предложение по иноагентам будет неактуальным, эти нормы надо внедрять сейчас, пока ещё не слишком поздно.
— Почему ты так убежден в своей правоте? — спросил Андропов.
«Потому что я из будущего, где всё произошло именно так».
— Это же очевидно, Юрий Владимирович, — сказал я. — Мы бегаем за диссидентами по огромному полю, пытаемся поймать, они уворачиваются, отбегают подальше, кидаются какашками, дразнятся — вот мол, какие неумехи косорукие, ничего вы нам не сделаете… А мы обязаны все эти салочки прекратить, показать настоящие красные флажки, за которые выходить нельзя, потому что там бьют в полную силу.
— И чем это будет отличать от того, о чем пишет писатель Солженицын? — мрачно поинтересовался он.
— Результатом. Тем результатом, который нам нужен. И я не собираюсь делать ничего подобного. Всё будет в рамках закона, но без прежних шуток. Я хочу показать им, что с ними будут обращаться, как со взрослыми преступниками.
— И ты гарантируешь такой результат? — в голосе Андропова явно слышался плохо скрытый скепсис.
— Знаете, Остап Бендер говорил, что стопроцентную гарантию дает только страховой полис, — я криво улыбнулся. — Он, конечно, был ещё тем мошенником, да и в этом утверждении ошибался, но в чем-то я с ним согласен. Нет, Юрий Владимирович, я не могу ничего гарантировать — кроме того, что приложу все свои силы. Я уверен в успехе, но как раз мне нужны гарантии того, что в самый разгар следствия не будет принято некое решение, которое сведет все усилия следственной бригады на нет. [2]
— Вот как… — сказал Андропов. — И ты хочешь, чтобы решение Политбюро по Якиру было отменено?
— Это было бы идеальное решение, Юрий Владимирович, — честно ответил я. — Я не могу ставить условия, но мне хотелось бы уверенности, что из следствия, на которое мы потратим много сил и времени, не выйдет пшик. Вот и всё. Альтернативу я описал, в ней мне места нет, я не смогу так работать. Попробую устроиться инженером, может, смогу придумать парочку рацпредложений.
И снова повисло тяжелое молчание. Мне добавить было нечего — разве что попугать Андропова украинскими делами, но я не хотел всё мешать в кучу. А председатель КГБ явно думал некую думу, что-то взвешивал, прикидывал «за» и «против» и принимал некое решение, от которого зависела моя судьба.
— Решение об аресте Петра Якира принимали на Политбюро ЦК, — наконец сказал он. — Тяжело принимали.
Я промолчал, прикидывая, каким количеством подписок обложат сотрудниц столовой, которых я невольно подставил.
— Предполагалось, что следствие будет вестись обычным порядком, — продолжил Андропов, не дождавшись моего ответа. — Но когда я доложил, что всё идет к суду и приговору, появилась эта идея… у меня есть определенные возможности, и я могу своим приказом провести запрет на тот же открытый процесс. Но ты, видимо, хочешь не этого? Тогда подожди неделю, думаю, я смогу принести и хорошие вести, для разнообразия. Теперь возьмешь удостоверение?
— Возьму, — сказал я. — Спасибо, Юрий Владимирович.
— Пока не за что, — твердо ответил он. — Сегодня будет приказ, что ты выводишься из подчинения московского управления и переводишься в центральный аппарат КГБ. Будешь подчиняться напрямую Филиппу Денисовичу, а через него — мне. Следственная группа останется в твоем ведении — сам начинал, сам и доводи до конца. Но, Виктор, предупреждаю — за результат спрошу. С тебя лично. Готов ты на это?
Конечно, чем выше взлетаешь, тем больнее будет падать. Но разве не этого я хотел? Разве я не стремился стать кем-то вроде главного опричника при царе-батюшке и карать его врагов по всей строгости закона и с положенной по такому случаю жестокостью? И пусть в наши дни царем считался весь многонациональный советский народ, а Малютой Скуратовым я и сам быть не хотел, но сейчас у меня не было другого выхода. Если я уйду отсюда без удостоверения, я сам, лично, прокляну себя на веки вечные, да так, что проклятие падет в том числе и на моего нерожденного ребенка.
