Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Разумеется, нет. Мой августейший родитель — человек весьма занятой, в связи с чем, я не считаю возможным отвлекать его по всяким пустякам.
— Пустякам⁈
— Конечно. Сейчас мы разработаем предварительный план и если придем к сколько-нибудь приемлемому решению, тогда доложим его величеству. Но не раньше! Это понятно?
— Вполне-с!
— Чудно! Итак, какие будут мнения?
Мнения ожидаемо разделились. Реад с Липранди находили, что зимнее время мало подходит для высадки десанта. Корнилов в какой-то мере это мнение разделял, отметив так же, что точные силы союзников в Константинополе не известны, а потому демонстрация против него может быть связана с риском, и потому нуждается в тщательной подготовке. Муравьев предпочел помалкивать.
— Ваше мнение понятно. И все же прошу, начать разработку обеих вариантов, из которых мы выберем наилучший. Следующее совещание состоится через три дня в расширенном составе. Надеюсь, никому не следует напоминать, что до той поры все здесь услышанное следует держать в совершеннейшем секрете?
Господа генералы и адмиралы с кислыми лицами выразили усердие, после чего разошлись.
— Мне почему-то кажется, — желчно заметил наместник Кавказа, когда мы остались одни, — что наиболее приемлемый для всех вариант ваше высочество все же не представили…
— Сидеть на жопе ровно и не отсвечивать?
— Как вы сказали? — Удивленно вытаращился Муравьев, после чего не выдержал и разразился резким неприятным смехом. — Чертовски точно сказано!
— Не все так плохо. Корнилов с Липранди понимают необходимость решительных действий, хотя видят их каждый по-своему.
— Сухопутные генералы выступят за демонстрацию на Босфоре, поскольку им не придется в ней участвовать, и в случае неудачи держать ответ, — осклабился наместник. — Но больше всего возражать против десанта будет Реад. Поскольку у него свежий корпус, без которого в данной операции не обойтись.
— Я тоже так думаю.
— Адмиралы же, предпочтут высадку в Трапезунде, ведь там нет для них противника.
— И против этого нет возражений. Сама же высадка, несмотря на не самое подходящее время года особых трудностей не представляет. Ибо проводилась за последние годы многократно. И прежде всего крестным отцом всех нынешних флагманов Лазаревым, добившимся в этом деле немалых успехов.
— Я слышал, ваше высочество тоже участвовал в подобных операциях?
— В Балаклаве-то? Было дело.
— И не только. Про вашу Аландскую бригаду легенды ходят!
— И не напрасно. Лихачеву и его молодцам все по плечу. Он у нас теперь в этом деле настоящий мастер. Можно даже сказать — маэстро!
— Так зачем же дело стало? Кажется, особых возражений со стороны ваших подчиненных не было?
— Это пока. Они ведь у меня люди умные и с августейшими особами без особой надобности в конфронтацию не вступают. Я ведь, собственно говоря, потому и поставил сразу две задачи, чтобы они спорили между собой.
— Камешек в мой огород? — осклабился Муравьев. — Да, молод был, глуп. Не сумел тогда на маневрах себя сдержать…
— Все ты, Николай Николаевич, сделал правильно! Поддаться императору любой дурак сумеет, а вот победить, да так чтобы он тебя не забыл и в трудную минуту вспомнил, тут настоящий талант нужен. Подхалимов у моего отца и без того выше крыши, а вот людей дельных, на которых можно положиться… ну да, ладно. О чем это мы?
— О высадке в Трапезунде. Точнее о возражениях против оной.
— Ну, этого хоть отбавляй! Во-первых, та же погода. Зимой наши моряки предпочитают в открытое море не выходить. Бывали, знаешь, некоторые прецеденты, вроде недавнего урагана.
— Но ведь вы, Константин Николаевич, сидеть флоту в гавани не позволите?
— Нет, конечно. Но есть еще и, во-вторых. Все же Трапезунд от нашей границы достаточно далеко. И единственным путем снабжения для нашего десанта будет морской. Покуда мы владеем морем, оно бы и ничего. Однако же, совокупный флот Англии и Франции до сих пор кратно превосходит все наши военно-морские силы вместе взятые. К тому же они имеют возможность сосредоточить их на любом театре, чего мы позволить себе никак не можем.
— Полагаете, союзники вновь сформируют на Черном море эскадру?
— Черт его знает, если честно! Но мы просто обязаны учитывать такую возможность. И тогда наш десант окажется ровно в такой же ситуации, в какой были союзники пару недель назад.
— Не совсем. Все же не надо забывать о подчиненной мне Кавказской армии.
— Сколько там у тебя штыков, тысяч двадцать?
— Вообще-то двадцать четыре, но дело не в этом. Уверяю, как только ваш десант окажется в турецком тылу, Мустафа Зариф-паша тут же отведет свою армию назад, чтобы избегнуть окружения. И тогда мы сможем наладить снабжение по суше. Более того, после его отступления можно будет разослать фуражиров и заготовить достаточно провианта. Места там, конечно, не самые богатые, но и не нищие. Овладев пространством от Карса до Трапезунда, вы просто вынудите осман пойти на мир.
— А если не отступит? Или султан перекинет туда дополнительные силы? Уж чего-чего, а солдат у него достаточно.
— Солдат хватает, но хорошей армии нет. Как вероятно известно, вашему высочеству, я неоднократно критиковал порядки в нашей армии вообще и в Кавказском корпусе в частности. Очень уж много у нас различного неустройства, нераспорядительности со стороны командования, да и просто злоупотреблений. Но у турок их и того больше. Так что уж с ними то мы сладим, а европейцы в те края свои войска не пошлют. К тому же я слышал, в подчиненных вашему высочеству частях активно перенимают вражескую тактику и используют их оружие?
В этом Муравьев был прав. Практически все оказавшиеся у нас в руках винтовки были тут же переданы в части. Побывавшие в реальных боях солдаты и офицеры весьма ценили отличавшиеся точностью и дальнобойностью трофеи. А вот с обучением все обстояло не столь гладко.
Во-первых, нельзя не признать, что стрелковая подготовка в русской армии образца 1854 года находилась в загоне. Или, попросту говоря, метко стрелять нижних чинов никто не учил. Как, впрочем, и офицеров. Маршировать, тянуть носок, держать равнение и совершать эволюции в строю и на посту — сколько угодно. Содержать обмундирование и оружие в идеальном состоянии — обязательно! За малейшее небрежение в форме следовало немедленное наказание, причем как самих солдат, так и их непосредственных начальников. Причем это касалось даже нестроевых во время похода. Но вот умения стрелять, от них никто не требовал!
Во-вторых, новое вооружение настоятельно требовало такой же обновленной тактики, но уставы при этом продолжали действовать старые! И спрашивать с командиров и начальников будут именно по этим устаревшим правилам…
Что толку требовать от людей, если после моего отбытия (а вечно главнокомандующим Крымской армии я оставаться не собираюсь) они будут вынуждены все забыть и продолжать служить, как будто никакой Альмы, Балаклавы или Кровавого леса просто не было⁈
Нужно как можно скорее менять уставы, пересматривать штаты, создавать наставления, но все это, к сожалению, не в моей компетенции. Это на флоте у меня есть относительная свобода, а вот в армии имеется собственный министр и целая куча генералов, которым никакой моряк не указ, будь он хоть трижды великим князем и победителем! Да бог с ними с генералами, ведь есть еще мой августейший родитель, для которого армия — любимая игрушка. И который ни при каких обстоятельствах не позволит отступить хоть на йоту от всех этих замшелых требований…
А вы говорите десант…
— Есть еще одно обстоятельство, о котором следует знать вашему высочеству, — нарушил затянувшееся молчание Муравьев. — Войска в Закавказье, что наши, что турецкие уже встали на зимние квартиры. Так что теперь, до самого апреля, а то и мая, через перевалы Саганлугского хребта не пойдет-с. И если мы решительно надавим, то не только Трапезунд, но и Батум, а вместе с ними весь Лазистанский санджак окажутся в наших руках. Решать, конечно, вам, но другого такого случая может и не представиться. Я же со своей стороны, могу твердо обещать, что весной, как только сойдет снег и просохнут дороги, двину корпус к Карсу, что исключит опасность нападения с юга.
